Радужный поток, на этот раз, я видел только внутренним зрением – глаза, выедаемые дымом, заливали слезы. Но почувствовал. Всей кожей и потрохами. Еще мгновение и дым исчез. Воздух стал свежим и, кажется, даже прохладным, словно пропущенным сквозь кондиционер. Протерев глаза от слез, огляделся. Внутренность сруба была заполнена густым дымом. Густым настолько, что почти не видны были его стенки, находящиеся всего-то сантиметрах в пятидесяти от меня. Снаружи слышался все усиливающийся треск, переходящий в гул, характерный для большого огня. И как меня спасают на этот раз? Присмотрелся, к окружающему меня, внешнему миру. Оказывается я, как и вчера под водой, был окружен оболочкой чистого воздуха. Только в этот раз она была намного тоньше. Не пузырь, а именно оболочка, обволакивающая тонким, сантиметров пять-шесть, слоем все тело. Какое-то силовое поле? Черт его знает! Дым не пропускает, воздухом, каким-то образом, снабжает. Защитит ли от огня? Должно. А как иначе?
Гул снаружи все усиливался, бревна сруба начали потрескивать – видно тоже занялись. Температура внутри, должно быть, уже немаленькая. Я, тем не менее, никакого дискомфорта не ощущал: было вполне прохладно и дышалось легко. Минуту спустя через почерневшие и расширяющиеся на глазах щели между бревнами начали прорываться язычки пламени. А ведь рано или поздно вся эта двухслишнимметровая куча бревен прогорит и рухнет. На меня. Интересно – задавит, не задавит? Посмотрим. Еще пять минут, и я уже стоял в огненной клетке, в которую превратился сруб. Прогоревшие почти на половину бревна, были охвачены огнем уже и изнутри. Через расширившиеся щели между ними, сквозь огненное марево, можно было видеть, застывшую в молчании толпу вокруг костра. Пламя лизало мою невидимую оболочку, струилось по ней, не причиняя никакого вреда. Еще пять минут и сруб начал разваливаться. Вначале просело бревно где-то в основании сооружения. Сруб хрустнул и покосился. Верхний венец не удержался и съехал вниз. К счастью, наружу. Еще через минуту прогорели сразу два нижних венца. Сруб перекосился еще больше, и с его верхней части съехало еще несколько почерневших, пылающих бревен. Пожалуй, дальше ждать не стоило. Бревнышки сгорели основательно, дай Бог четверть толщины осталось, почернели, потрескались. Скорее, головешки, а не бревна. Можно попробовать пробить. А что, ломал я, в свое время, полуторадюймовые доски. Так, решено – выбиваю ногой стенку перед собой и пробую выскочить. Сказано – сделано! Удар пяткой вперед! Результат превзошел все ожидания! Остатки сруба разлетелись в стороны, как при небольшом взрыве. Буквально по бревнышку. Похоже, такой эффект произвело, окружающее меня, силовое поле. При ударе, что ли, такое происходит? К счастью, бревна улетели не слишком далеко и, вроде бы, никого из окружающей публики не задели.
И так, завершение испытания получилось весьма эффектным. Я гордо стоял посредине огромного догорающего костра, облизываемый языками пламени. По толпе прошло какое-то движение. Видно сквозь огонь было плоховато, но, присмотревшись, понял, что народ опустился на колени. Я сделал несколько шагов, выбираясь из кострища, и оказался прямо перед скамейками для випперсон. На них, устроенные мной спецэффекты, тоже произвели впечатление. На колени они не встали – видно не приучены были, но со скамеек своих вскочили и таращились на меня с благоговейным ужасом. Сделал в их сторону еще несколько шагов и, подняв глаза к небесам, вскинул вверх руки – типа, благодарность богам. Местные боссы один за другим начали опускаться на одно колено и склонять головы. Как это делала Валька при официальном общении со мной. Ага, пробрало и вас! Я опустил руки и огляделся. Стоящие на коленях и смотрящие с обожанием, люди, мертвая тишина, нарушаемая только треском догорающего костра, мурашки невыразимого восторга и облегчения, бегающие по телу. Кажется, я теперь понимаю, что чувствовали боги древности при явлении своего божественного тела восторженной пастве. Этак можно и вознестись до невменяемости. В таких случаях помогает здоровый цинизм.
Однако народ стоит на коленях и, явно, чего-то от меня ждет. М-да, похоже, без речи не обойтись. А я, как-то не спец в этих делах. Ну, никакого опыта произнесения речей перед восторженной толпой – политикой заняться, как-то не сподобился. Ладно, будем импровизировать. Главное – не затягивать, а то запутаюсь. Кратенько, но энергично. Опять вскинул руки к небу и, по максимуму напрягая связки, проорал:
– Радуйся, народ доблестных славов! Посланец богов пришел к вам с небес и поведет вас к победе!
Кажется, получилось немного коротковато. Открыл, было, рот, чтобы еще что-то добавить, но, видно, затянул паузу. Народ решил, что я закончил, восторженно взревел, вскочил на ноги, бросился ко мне и вскинул меня на руки.
Потащили на этот раз, вопреки уже сложившейся традиции, не к моему месту обитания, а к раскинувшемуся у подошвы городского холма, палаточному стану, в котором, на сегодняшний день, народу обитало в несколько раз больше, чем в городке. Во время этого пути мое божественное самоощущение несколько подрастряслось и я снова почувствовал себя почти человеком. Ого! Оказывается на краю палаточного городка, в лощинке были расставлены и уже накрыты столы. Много столов. Рассчитывали, должно быть, на всю кучу съехавшегося народа. И, что характерно, не сомневались, что я пройду это чертово последнее испытание. Мне бы с утра такую уверенность, глядишь, нервы целее бы были.
Сгрузили у главного, как я понял, стола, который стоял на сколоченном из досок помосте. К нему было приставлено десятка полтора довольно удобных на вид кресел. Рассудив, что центральное кресло предназначено для меня, с облегчением плюхнулся в него: ноги начинали подрагивать – отходняк, однако. Туробой, неслышной тенью устроившийся позади меня, светился от счастья и гордости. Стол, покрытый богато вышитой скатертью, буквально ломился от яств. Есть пока не хотелось – завтракали недавно, а вот выпить, чтобы снять стресс, хотелось и очень. Толпа, растекаясь на человеческие ручейки, рассаживалась за столы. Моих будущих соседей пока видно не было. Интересно, если приложусь вон к тому кувшинчику, близнецу тех, в которых мне приносили местную чачу, они не обидятся? Ничего, переживут. Посланник я, в конце концов, или как? Отбросив сомнения, налил хорошую дозу местного антидепрессанта и решительно его употребил. Закусил и предложил присоединиться ко мне Туробою. Тот так решительно замотал головой, что стало ясно – не будет. И уговоры на этот раз бесполезны. М-да, по его понятиям, слуга должен знать свое место. Во всяком случае, на публике. Нужно будет подумать, как приподнять его социальный статус. Ну, не пьет его дело, а мы, пожалуй, повторим, а то, что-то не забирает. Пока занимался этим приятным делом, откуда-то вынырнула Валентина и без особого почтения зашипела на ухо:
