Из подводного тоннеля я выскочил, хоть и ободрал плечи на последнем метре, естественно, разодрав вначале гидрокостюм. Ликованию моему не было границ, несмотря на то, что нужно было преодолеть еще неизвестное количество метров водной толщи до поверхности. Плохо, что не успел сделать полноценного вдоха – воздух обрезало сразу и теперь этого самого воздуха стало катастрофически не хватать. До вожделенной поверхности добрался на выдохе, в облаке воздушных пузырей.
Следующие минуты полторы я, не видя ничего вокруг, дышал. Чистый воздух после двух часов дыхания в акваланге, да еще после того, как несколько раз за эти два часа простился с жизнью – это нечто. Когда отдышался, начал воспринимать окружающее, а когда включились мозги, по этому окружению начали появляться вопросы. Самый основной вопрос – а куда меня, собственно, занесло? Ну, это ладно, выберемся из воды – разберемся. Второй напрягающий момент – время суток. Я, помнится, ушел под трясину где-то в начале одиннадцатого. Там, со всеми приключениями, могло пройти часа два с половиной – на большее просто не хватило бы воздуха. То есть, сейчас должно было быть не больше двух часов дня. Здесь же, по всем признакам, царило раннее утро. Серый рассветный воздух, сдобренный хорошей порцией утреннего же тумана, сужавшего видимость метров до десяти, не более. Ну и как объяснить сей феномен? Получается, я пробыл под землей часов пятнадцать. Но такого же, не может быть в принципе. Ладно, запишем это в непонятки, а пока вернемся к вопросу номер раз. А именно: куда я попал и как отсюда выбраться? Еще и не видно ничерта! Ладно, поплыли.
Плыть без акваланга было легко. Однако вскоре прямо по курсу из тумана выросла отвесная стена. Подобрался к ней вплотную, ухватился рукой за осклизлый от тины выступ, глянул вверх. Верхний край терялся в тумане. А это не меньше десяти метров. Стена была все из того же известняка с зелеными пятнами, то ли мха, то ли водорослей. Ни крупных уступов, ни приличных трещин, в общем, не забраться. Куда теперь? Вправо? Влево? Какая, в общем-то, разница. И я поплыл вправо. Плыл минут десять. Стена практически не менялась. Все так же ее верхний край скрывался в тумане, все такой же неприступной она оставалась. Уцепившись за выступ, остановился передохнуть. Вымотался смертельно. Плюс переохлаждение: гидрокостюм у меня был мокрого типа, а температура воды в подземном тоннеле вряд ли превышала пятнадцать градусов. Да и в водоеме, в котором теперь бултыхался, было довольно прохладно. Начинало конкретно поколачивать. Двигаться надо! Двигаться! Собравшись с силами, я замолотил ластами и двинулся дальше вдоль, кажущейся уже бесконечной, стены. Скорость развил приличную и через несколько минут движения меня начали терзать смутные сомнения. А именно: что я двигаюсь по кругу: чтобы плыть вдоль стены приходилось сильнее загребать левой ногой и вроде бы рельеф стенки начал повторяться. Чтобы проверить эту догадку вытащил из-за пояса найденный Андрюхин нож и поскоблил стену на уровне глаз. Так, чтобы соскоблить слой зеленой тины до чистого белого камня. Поплыл дальше. Уже не так быстро, поглядывая на стену более внимательно. Добрался до соскоба минут через пять. Что называется – приплыли.
Получалось, что я вынырнул в каком-то гигантском колодце, типа сенота, в который сбрасывали своих жертв индейцы майя. Надо же – вспомнилась книжка, прочитанная, по-моему, еще в детстве. Если так, стоит мне поплыть прочь от этой стенки, и я неминуемо должен уткнуться в противоположную сторону колодца. Что ж, проверим, чтобы уж совсем не сомневаться. Поплыл. Уткнулся. Диаметр водоема оценил метров в пятьдесят. Действительно – приплыли. Что называется, из огня, да в полымя. Что теперь? Лезть на стенку? В буквальном смысле? Вот только рельеф этой самой стенки к скалолазанию не располагал. Да и самочувствие мое стремительно ухудшалось, куда там лезть, на поверхности бы удержаться.
Грустные размышления прервал голос, раздавшийся сверху. Женский голос. Молодой. И даже, вроде бы, смутно знакомый. Голос кого-то звал. Негромко. Я замер и прислушался.
– Посланник! – звал голос. – Посланник!
Звали, судя по всему, кого-то другого, но решил отозваться.
– Эй, наверху! – позвал я. И сам удивился слабости своего голоса. Потом испугался, что меня не услышат, и попытался добавить громкости. Получилось плохо. Грудь разодрало кашлем.
– Посланник, – опять раздалось сверху, – лови.
Через секунду в воду шлепнулась веревка с привязанной на конце деревяшкой. Дрожащими руками ухватился за нее и, то ли крикнул, то ли просипел:
– Тащите!
Сверху потянули. Я попытался упереться ластами в стенку и соскользнул. Сорвал ласты. Попробовал еще раз – так было лучше. Ну же, теперь надо напрячься. Упираясь дрожащими ногами в стенку и цепляясь цепенеющими руками за веревку, начал карабкаться вверх. Сверху активно помогали, подтягивая мою тушку вместе с веревкой. Если бы не эта помощь, вряд ли бы мне самому удалось вскарабкаться на такую высоту. А высота была метров пятнадцать, не меньше. Наконец, из тумана показался край выступа, над которым смутно белели два лица. Еще усилие и я, перевалившись через этот край, растянулся на ровной каменистой площадке лицом вниз. Вымотался на столько, что даже радоваться спасению сил не оставалось. Тело продолжала колотить крупная дрожь. Надо бы срочно согреться. В идеале в горячей ванне. Только где ее здесь взять?
Кто-то из спасителей ухватил меня за плечо и аккуратно перевернул лицом вверх. Сквозь пелену, застилающую глаза, увидел над собой огромное русобородое лицо. Лицо очень хорошо, по-доброму улыбалось. От такой улыбки мне даже стало чуток теплее. Сильные руки, должно быть принадлежащие этому лицу, приподняли мне голову и подложили под нее что-то мягкое. Потом укрыли чем-то теплым и мохнатым, пахнущим овчиной. Потом большое лицо исчезло из поля зрения и на его месте появилось изящное женское. Знакомое, надо сказать, лицо. Мозги работали с трудом. Пришлось напрячься. И тут я узнал. На какое-то время даже пропала дрожь. Я привстал на локте, чтобы рассмотреть свою спасительницу как следует и убедиться, что не ошибся. Теперь, когда пелена перед глазами малость рассеялась, сомнений не оставалось – передо мной, присев на корточки, сидела Валька Синицина и смотрела на меня с выражением немыслимого обожания. Рядом с Синициной стоял на коленях и, тем не менее, возвышался над ней на две головы, здоровенный детина, которого я увидел первым. Смотрел он на меня примерно с таким же выражением лица, что и Валентина.
