— Это на удачу? — спросил я подругу.
— Это за песню про мои глаза, — ответила Солнышко. — Правда, девчонки тоже смотрели на тебя с восхищением, как и я, но я уже не ревную тебя к ним. Правильно ты сказал, что можно от этого свихнуться.
— Вот и молодец. А ты тут, пока будешь нас ждать, учи слова песни про таксиста Джо.
Мы дождались возвращения Людмилы и я вышел на сцену. Ух ты, вот это да. Мы-то всё время репетировали при пустом зале, а тут он был полон людей. Свободных мест не было видно вообще. Конечно, такое событие никто и никогда не пропустит. Взгляд опустился на первый ряд (это не я, это рифма сама лезет) и я увидел в самом центре Брежнева. Подмигивать он мне в этот раз не стал, а приветственному махнул рукой. Все сидящие вокруг обратили внимание на этот дружеский жест Генсека и по залу пронёсся легкий шепоток. Видимо, никому он так не махал, а только мне. А что теперь шептаться. Все ведь прекрасно знают, что я хожу у него в любимчиках. Поэтому я ему в ответ на его такое отношение ко мне красиво поклонился.
Так, а вот и три телевизионных камеры. Одна в центральном проходе и две по бокам от сцены. Концерт покажут по телевидению в записи в семь часов, поэтому можно особо не волноваться. Вечером меня наши с Солнышком родители опять увидят крупным планом. Только тут я к Брежневу со сцены прыгать с микрофоном не буду, хотя народ, наверняка, ждёт повторения моего трюка, наслышанный о нем после концерта в «России». Сейчас они увидят, что я не только со сцены могу прыгать, но и небольшие спектакли устраивать. Мои две военные песни Леонид Ильич ещё неделю назад слышал, да и по радио их уже вовсю крутят, а вот саму театрализованную постановку моего музыкального номера ещё не видел. Да и кадры документальной кинохроники в виде фоновой картинки должны произвести на всех присутствующих неизгладимое впечатление. Такое здесь ещё никто не делал, кроме меня.
Ну что ж, поехали, как сказал Юрий Гагарин. И мы ещё как поехали. Песня мне давалась легко. Зал замер, заворожённый нашими двадцатью ребятами и кадрами замерзающего блокадного Ленинграда. Я мог только себе представить, как это всё ложится на мою песню. Это настоящий клип получится, его только потом останется смонтировать, склеить и крутить по телевизору. Чую, в Останкино так и сделают. Там не дураки сидят и готовый мини-фильм сразу в этом всём разглядят. Я почувствовал, что зрители даже затаили дыхание и когда я закончил, ещё несколько секунд не верили, что такое возможно сотворить на сцене. А потом буря аплодисментов оглушила всех, показав, что мы действительно лучшие. Я раскланивался публике, а она меня не отпускала. И я её прекрасно понимаю. Зрители в течение пяти минут как бы вернулись на ту войну и это было так натурально и реалистично, что у многих в глазах стояли слезы. Многие ветераны, увешанные медалями, украдкой вытирали платочком глаза. Наше выступление никого не оставило равнодушным. Брежнев сидел довольный и хлопал вместе со всеми.
Но на бис мне петь запретили ещё на первой репетиции, видимо, предполагая вот такой ошеломляющий эффект от нашего представления. Я уходил, а овации не стихали. Правильно мне тогда Пугачева сказала, что после меня выходить на сцену просто невозможно. Солнышко тоже мне хлопала, хотя всего не видела. Предлагал же ей из зала посмотреть на нас, так она с нами осталась. Но реакцию зала почувствовала прекрасно. Тут откуда-то появилась вся сияющая Ольга Николаевна и сходу заявила, что руководству наш номер очень понравился и что они, как будто, там, в 41-м, прожили эти пять минут.
— На репетиции такого эффекта я не ощущала, — добавила она. — А сейчас на короткий промежуток времени просто выпала из реальности. И это я, которая три раза всё это уже видела и слышала. А остальные просто в шоке. Один из правительства сказал, что ему показалось, что это какая-то машина времени его туда перенесла.
— Я вам обещал, что мы лучше всех выступим? — напомнил я Ольге Николаевне. — Вот мы и выступили.
— Кто бы сомневался. Ну, идите и отдыхайте.
В гримерке нас ждали счастливые лица наших помощников. По овациям зрительного зала они поняли, что всё получилось так, как я и говорил им. Вот так, из простой песни мы сделали шедевр театрального и сценического искусства. Думаю Суслов оценит пропагандистский и идеологический эффект моего творения. Он, кстати, сидел рядом с Леонидом Ильичом и тоже мне аплодировал. Значит, всем главным «кремлевским старцам» наше выступление понравилось, о чем я и сообщил остальным участникам нашего концертного номера. И ещё им сказал, что в телевизоре это будет смотреться как маленький фильм о войне.
Так, надо попить воды и немного расслабиться. Ага, размечтался. Пришёл Лёва и поздравил меня с успехом. Потом пришла Алла по тому же поводу. Было приятно, но хотелось отдохнуть, а куда деваться. Лев быстро ушёл, а Алла села болтать с Солнышком о своём, о женском. Мои охламоны уже ни на Лещенко, ни на Пугачеву так не реагировали, как в первый раз. Привыкли, однако. Ко всему привыкаешь, даже к звёздам, которых так часто видишь.
Я решил воспользоваться моментом и написать ещё один шедевр. Я вспомнил песню Леонида Агутина «Я буду всегда с тобой». Очень проникновенная и сильная песня. Особенно она мне понравилась, когда он исполнял её вместе с Анжеликой Варум. Блокнот и карандаш на такие случаи я стал недавно носить с собой, поэтому решил это дело не откладывать в долгий ящик. Вид творящего новый хит своего кумира заставил фанатов притихнуть и уставиться на меня. Такого они ещё не видели. В этот момент они, наверное, видели во мне молодого Пушкина, пишущего свои стихи. Болдинская осень в миниатюре. Записав слова, я стал наигрывать мелодию. А мелодия была просто великолепна. Даже Солнышко с Аллой прекратили болтать и стали смотреть на меня. Моя подруга знала, чем я занят, да и Пугачева догадалась об этом. Ведь она сама творила песни и знала, что такое вдохновение и как рождается музыка и слова к ней.
— А красивая получается песня, — сказала, не выдержав, Алла. — Спой погромче, я хоть увижу, как ты творишь.
Солнышко сидела гордая за меня, ну и за себя тоже, потому, что я был её любимым. Любимый в данном случае является существительным, а не прилагательным. Ну я и исполнил эту замечательную вещь. А хорошо получилось, мне самому понравилось. Такой надрыв и резкий переход на октаву выше добавляли песне щемящее чувства утраты чего-то прекрасного. Все были потрясены и хлопали мне. Алла сидела поражённая, что уж тогда говорить о ребятах.
— Солнышко, — обратился я к своей подруге, — мы эту песню будем исполнять вместе.
— Ура! — закричали девчонки. — Светлана тоже будет её петь.
— Вот у вас тут весело, — сказала Алла. — И песни пишите, и поёте.
— Да, у нас всегда так, — ответила Светлана. — А с каких слов мне вступать?
— Вот смотри, где слова «птицею над волной». Ты поёшь два куплета, а последний мы вместе. Только последние четыре строчки мы поём, как бы разговаривая между собой. И возьми барабаны Бонго, будешь ритм отстукивать. Ну что, попробуем. Зрители у нас есть, они оценят и подскажут, если что.
Солнышко, конечно, от такого удовольствия не отказалась. Мы старались и у нас получилось хорошо, на четверку с плюсом. Это надо ещё репетировать и репетировать, но однозначно, что будет хит. Он не такой, как солнышкин «Стань моим», он другой, более нежный и трогательный. Подруга мгновенно уловила, что я от неё хочу и сразу включилась в песню. Все опять хлопали.
— Молодцы, — сказала нам Алла. — С подключением Светланы песня стала веселей и получился некий диалог двух влюблённых. Спасибо вам за концерт. Кто бы меня тоже так сходу взял в свою песню.
— Сделаю, Алла, не переживай. В течение пары недель что-нибудь подобное обязательно напишу. Так, народ, времени остаётся мало, поэтому начинайте уже переодеваться.
Алла тоже заторопилась, её выступление было перед нашим, поэтому ей также, как и нам, надо было самой подготовиться к выступлению. Солнышко с девчонками шушукалась за шторкой, видимо, мою новую песню обсуждали. А я обсуждал с Димкой дела нашего центра. Ведь в четверг надо будет уже переезжать, значит после уроков нужны будут помощники и много. Я завтра встречусь с заведующим хозяйственным управлением ЦК, а для этого я дал задание Вольфсону составить мне заранее список всего необходимого. Вот с этим списком я и пойду к нему. Суслов обещал меня поддержать в этом вопросе. Ведь у нас даже столов и стульев нет, а сколько всего нужно. Правильно Александр Самуилович ужаснулся поставленной мною задаче. Ничего, справится, это и ему непосредственно надо. Мебель и телефоны в его кабинете не из воздуха возьмутся. Если нам это всё выделят из хозяйства ЦК, то и денег, которые я отдал нашему главбуху, много тратить не потребуется.
