Потом в Злобино принесёшь.
— Барин, — староста поклонился, — разрешите череп крукодилы взять.
— Берите, — я махнул рукой, — только проследи, чтобы кожу нормально сняли.
Садясь в дрожки, я думал о двух вещах. Во-первых, надо найти любителя “зверушек” и надавать по шее. Чего это он на моей территории свой зоопарк выгуливает? А во-вторых, поспорил сам с собой, сможет ли Фрол снять кожу с крокодила. У деланных магов есть такая традиция — заводить себе книги для записи Печатей и Знаков. Каждый старается особенную обложку найти: из серебра, из костяных пластин, с драгоценными камнями. А я себе из крокодиловой кожи сделаю, ни у кого такой нет!
* * *
До усадьбы мы добрались почти к закату. Ничего себе денёк выдался, насыщенный. Обед, конечно, я пропустил, но ещё со студенчества осталась привычка есть два раза в день. Ничего, сейчас за ужином компенсирую.
У крыльца стояли чужие дрожки. Это кто вдруг приехал? Кто-то из соседей? Ко мне или к дяде? Разберёмся.
— Костенька!
Прямо на пороге ко мне подбежала Настасья Филипповна с красными от слёз глазами.
— Костенька! Василий Фёдорович совсем плох! Мучается, кричит, тебя зовёт.
— Иду, уже иду.
Быстрым шагом я направился в правое крыло усадьбы. В воздухе чувствовался запах ладана, лекарств и тлена. Ёшки-матрёшки, что с ним случилось?
— Не знала, какой ты дорогой поедешь, — ключница семенила рядом, — не стала посылать. За отцом Андреем отправила, приехал он, причастил, исповедь принял. А Василий Фёдорович мечется, тебя зовёт. Батюшку выгнал, меня тоже, сказал только Костю впустить.
У двери в комнаты дяди и правда стоял священник. Высокий орк, лет тридцати, с русой бородой и пронзительным взглядом. Настасья Филипповна, увидев его, махнула мне рукой:
— Иди, Костенька, иди, я тебя здесь подожду.
Священник шагнул ко мне навстречу.
— Константин Платонович, погодите.
Он подошёл почти вплотную и шёпотом попросил:
— Не ходите туда.
Из-за двери раздался крик, полный боли и муки, заставивший отца Андрея вздрогнуть. Он перекрестился и покачал головой:
— Не ходите, богом прошу.
— Почему?
— Если примете проклятый Талант — погубите душу свою.
Я даже закашлялся.
— Что?
— Неугодны некроманты Господу нашему. Примете Талант и даже в притвор храма войти не сможете.
— А дядя? — я указал на дверь, из-за которой послышался нечеловеческий стон, — пусть мучается? Вечно страдает?
— На всё воля Божья.
— Нет, батюшка. Немилосердно так поступить. Отплатить злом за добро? Не могу, уж извините.
Сделав шаг в сторону, я обогнул священника и вошёл к дяде, плотно закрыв за собой дверь.
Увидев старика, я чуть не выругался в голос от ужаса. Он больше походил на мертвеца, вставшего из могилы, чем на живого человека. Кожа на правой щеке свисала длинным лоскутом, открывая щербатую челюсть. Глаза превратились в серые бельма, губы ввалились, а от кистей рук остались только кости. На груди у него лежал подобрыш Мурзилка и неодобрительно смотрел на меня, будто укорял за опоздание.
— Костя! — Крик живого, никак не могущего умереть прозвучал будто из могилы. — Костя! Помоги! Забери Талант, молю! Не держит земля, живым гнию!
Стоило мне подойти к дяде, меня за ладонь ухватила костяная пятерня.
— Принимаешь дар Смерти?
— Принимаю.
— По доброй воле? Без принуждения?
— Моя воля.
Глаза старика вспыхнули ослепительным огнём. А из его груди вырвался ветер, сплетённый из эфира цвета самых тёмных чернил.
— Мяу-у-у-у! — заголосил Мурзилка, попавший под удар первым.
— А-а-а! — закричал я, когда чёрный поток ударил меня в лицо.
Под сердцем у меня появилась тяжесть и боль. Нестерпимая, будто воткнули под рёбра огромного ежа. Дыхание сбилось, а из ноздрей закапала кровь, марая простыню на дядиной постели.
— Свободен, — выдохнул бывший некромант, — наконец-то свободен.
Он откинулся на подушку и застыл. Теперь уже окончательно мёртвый. Я закрыл ему глаза, отступил и поклонился. Покойся с миром, дядя. Надеюсь, Смерть, которой ты верно служил, будет милосердна к тебе за последним порогом.
Глава 17 — Проклятый талант
В комнату ворвалась Настасья Филипповна. Подбежала к кровати, упала на колени и надрывно заголосила:
— Васенька! Васенька! Как же я без тебя? Как?!
Я не стал мешать её горю и вышел. Ужинать после всего произошедшего расхотелось совершенно, так что я вернулся к себе в комнату и рухнул на постель.
Талант, который мне полагалось обрести, не чувствовался. Только под сердцем колол “стальной ёж” да потоки свободного эфира дрожали вокруг меня.
Уже засыпая, я почувствовал, как на мне устраивается подобрыш Мурзилка. Котёнок долго топтался, переступая мягкими лапками, крутился и в конце концов устроился точно там, где болело под сердцем. Мяукнув, прижался ещё сильнее, отчего мне стало неожиданно легче.
— Ты что, дружок, тоже получил кусочек Таланта? — больше в шутку спросил я его.
Ведь не бывает, чтобы у животных появился магический Талант. Ведь правда, не бывает?
* * *
Следующие дни выпали у меня из памяти. Вроде знаю, что было, а припомнить не могу. Отец Андрей запретил везти тело дяди для отпевания в храм и совершил службу прямо в доме. На меня он смотрел с сочувствием, но с разговорами не подходил.
Похороны и поминки не запомнились вовсе. Будто в тумане я что-то делал и говорил. Кому? Что? Не знаю, да и не хочу насильно ковыряться в памяти. Было и прошло. Только одно знаю точно — Мурзилка постоянно таскался за мной и всё время лез на руки. Талант чувствует, как раньше у дяди? Не знаю, я совершенно не ощущал ничего такого. По-прежнему, чтобы прикоснуться к волшебству, мне требовались Знаки и Печати деланных магов. Может, он и вовсе не прижился? Кто знает, не была ли это последней шуткой дяди? Я старался на эту тему даже не думать, а обсуждать так и вовсе не с кем было.
А через девять дней, после вторых поминок, в голове у меня прояснилось, и пришлось заняться неотложными делами. Вытряс из Лаврентия Павловича денег и раздал крепостным по рублю, как завещал дядя. Детям — леденцы на палочке. Кстати, запас этих сластей нашёлся у ключницы. И зачем ей столько? Неужели готовилась?
Неожиданно огорчил Дворецкий, явившийся ко мне поутру.
— Константин Платонович, — он почтительно поклонился, — поймите меня правильно, но я хочу выйти в отставку.
— Что, простите? В отставку? Неужели я вас чем-то обидел?
— Нет-нет, что вы! Я безмерно вас уважаю, вы мне более чем симпатичны. С огромной радостью продолжил бы служить в вашем доме. Но есть некоторые обстоятельства.
Видя, что я несколько расстроен таким заявлением, Дворецкий пояснил:
— С Василием Фёдоровичем я был связан долгом. Он спас мне жизнь в своё время и взял к себе на службу, позволив укрыться от моих врагов. Теперь же
