Гавейн и Гарет делались все больше похожи друг на друга. А вон Гарет обнял стройного мужчину, в темных вьющихся волосах которого появились седые пряди. Гвенвифар прикусила губу. За все эти годы Ланселет не изменился ни капли – разве что сделался еще красивее.
А вот Уриенс не был наделен этой волшебной способностью – оставаться неподвластным ходу времени. Теперь он действительно выглядел как старик, хотя и оставался по-прежнему крепок. Волосы его сделались белоснежными; Гвенвифар слышала, как Уриенс объясняет Артуру, что лишь недавно оправился после воспаления легких, а весной похоронил старшего сына, убитого дикой свиньей.
– Так значит, теперь ты станешь в свой черед королем Северного Уэльса, сэр Акколон? – сказал Артур. – Ну что ж, значит, так суждено. Бог дал, Бог и взял – так говорится в Священном Писании.
Уриенс хотел было поцеловать Гвенвифар руку, но вместо этого королева сама поцеловала старика в щеку.
– Наша королева все молодеет, – сказал Уриенс, широко улыбнувшись. – Можно подумать, родственница, будто ты жила в волшебной стране.
Гвенвифар рассмеялась.
– Тогда, наверное, мне нужно будет нарисовать на лице морщины, а то епископ и священники могут подумать, будто я знаю заклинания, недостойные христианки; но нам не следовало бы так шутить в канун святого праздника. О, Моргейна, – на этот раз Гвенвифар хватило сил встретить свою золовку шуткой, – ты выглядишь младше меня, а я ведь точно знаю, что ты старше. Это все твое волшебство?
– Никакого волшебства, – отозвалась Моргейна грудным, певучим голосом. – Просто в нашем захолустье особо нечем занять свой ум, и мне кажется, что время стоит на месте. Может, потому я и не старею.
Теперь, когда у нее появилась возможность взглянуть на Моргейну вблизи, Гвенвифар все же заметила у нее на лице следы, оставленные временем; кожа Моргейны оставалась все такой же гладкой, но под глазами пролегли тоненькие морщины, и веки слегка набрякли. Моргейна протянула Гвенвифар руку; рука была худой, почти костлявой, и кольца казались великоватыми. «Моргейна, по крайней мере, на пять лет старше меня», – подумала Гвенвифар. И внезапно ей почудилось, будто они с Моргейной – не женщины средних лет, а две юные девушки, встретившиеся на Авалоне.
Ланселет сперва подошел поприветствовать Моргейну. Гвенвифар и не думала, что до сих пор способна так ревновать… «Элейна скончалась… А муж Моргейны так стар, что может не дотянуть и до Рождества…» Ланселет произнес какой-то комплимент, и Моргейна рассмеялась, негромко и мелодично.
«Но она не смотрит на Ланселета как на возлюбленного… ее взгляд прикован к принцу Акколону – он тоже хорош собой… что ж, муж старше ее вдвое, если не больше…» И Гвенвифар, внезапно исполнившись ощущения собственной правоты, почувствовала резкое неодобрение.
Подозвав кивком головы Кэя, королева сказала:
– Пора садиться за стол. В полночь Галахаду нужно будет идти в церковь, на бдение. И возможно, он захочет перед этим немного отдохнуть, чтобы потом не так клонило в сон…
– Меня не будет клонить в сон, леди, – произнес Галахад, и Гвенвифар вновь пронзила боль. Как она была бы счастлива, будь этот юноша ее сыном! Галахад сделался высоким и широкоплечим – куда крупнее отца. Лицо его сияло чистотой и спокойным счастьем. – Здесь все так ново для меня! Камелот так прекрасен, что я с трудом верю своим глазам! И я приехал сюда в обществе отца, – а моя мать всю жизнь говорила о нем, словно о короле или святом, – в общем, как о человеке, возвышающемся над простыми смертными.
– О, Ланселет не слишком отличается от простого смертного, Галахад, – сказала Моргейна, – и когда ты узнаешь его получше, ты сам это поймешь.
Галахад учтиво поклонился Моргейне и произнес:
– Я помню тебя. Ты приезжала к нам и увезла Нимуэ, и моя мать долго плакала… Как поживает моя сестра, леди?
– Я не видела ее несколько лет, – отозвалась Моргейна, – но если бы с ней что-нибудь случилось, я бы об этом услышала.
– Я помню только, что очень сердился на тебя: что бы я тебе ни говорил, ты отвечала, что это на самом деле не так – ты казалась такой уверенной в себе, и моя мать…
– Несомненно, твоя мать сказала, что я – злая колдунья, – улыбнулась Моргейна. «Улыбка у нее самодовольная, словно у кошки», – подумала Гвенвифар. Галахад залился румянцем. – Что ж, Галахад, ты не первый, кто так считает.
На этот раз Моргейна улыбнулась Акколону, и тот улыбнулся в ответ – столь откровенно, что Гвенвифар была неприятно поражена.
– Так ты и в самом деле колдунья, леди? – напрямик спросил Галахад.
– Что ж, – сказала Моргейна со своей кошачьей улыбкой, – несомненно, у твоей матери были основания так считать. Раз уж она покинула нас, теперь я могу поведать обо всем. Ланселет, Элейна никогда не рассказывала тебе, как умоляла меня дать ей какой-нибудь талисман, который внушил бы тебе любовь к ней?
Ланселет повернулся к Моргейне, и Гвенвифар показалось, что его лицо окаменело от боли.
– Зачем шутить над давно минувшими днями, родственница?
– О, но я вовсе не шучу, – отозвалась Моргейна. Она на миг подняла глаза и встретилась взглядом с Гвенвифар. – Я подумала, что хватит тебе разбивать сердца всех женщин Британии и Галлии. Потому я и устроила этот брак, и ни капли о том не жалею: ведь благодаря этому у тебя есть замечательный сын, наследник моего брата. А если бы я не вмешалась, ты так и остался бы холостяком и продолжал бы мучить женщин, – ведь он и сейчас на это способен, верно, Гвен? – дерзко добавила она.
«Я знала это. Но не думала, что Моргейна осмелится так открыто во всем сознаться…»
Гвенвифар воспользовалась привилегией королевы и сменила тему разговора.
– Как там поживает моя тезка, маленькая Гвенвифар?
– Она обручена с сыном Лионеля, – сказал Ланселет, – и в один прекрасный день станет королевой Малой Британии. Священник заявил, что родство слишком близкое, но разрешение на брак все-таки можно выдать. Мы с Лионелем пожертвовали церкви богатые дары, чтоб священник закрыл глаза на это родство. Впрочем, девочке всего девять, и свадьба состоится не раньше, чем через шесть лет.
– А как там твоя старшая дочь? – поинтересовался Артур.
– Сир, она стала монахиней, – ответил Ланселет.
– Так тебе сказала Элейна? – поинтересовалась Моргейна, и глаза ее вновь вспыхнули недобрым огнем. – Она заняла место твоей матери на Авалоне, Ланселет. Ты этого не знал?
– Это одно и то же, – спокойно отозвался Ланселет. – Жрицы из Дома дев очень похожи на монахинь в святых обителях. Они живут в воздержании и молитвах и служат Богу, как умеют.
