На платформе я попрощался с одноклассниками, сомневаясь, что когда-нибудь увижусь с ними вновь. Писать друг другу мы не обещали, однако Нотт сказал, что если он все-таки решит поступать в Европейский университет, то пришлет мне сову.
В конце концов, на перроне остались только мы с Хагридом. Лесничий утирал слезы, сморкался и махал платком вслед уходящему составу. Когда поезд скрылся из виду, я почувствовал облегчение, словно с моих ног сняли тяжеленные гири, и теперь я могу свободно ходить.
— Вот так всегда, — сказал мне Хагрид, смахивая слезу. — Семь лет — это тебе не шутка. Привык, ничего не поделаешь. Надеюсь, когда-нибудь доведется детишек их встречать… Ладно, Линг, с тобой-то мы еще увидимся.
Лесничий направился к лодкам, а я — в Хогсмид, искать себе жилье.
— Мест нет, — сказала мне колдунья в ближайшей к вокзалу гостинице.
— Как это нет? — удивился я. — У вас пусто, я же вижу.
— Все забронировано, — объяснила колдунья. — Слет любителей фотоохоты на фестралов. Зайди в "Улей", он здесь недалеко.
"Бред какой-то", подумал я и потащился во вторую гостиницу, где получил аналогичный отказ.
— Все занято, — проговорил служащий, полистав толстый журнал со списками имен постояльцев. — До самого сентября. Хочешь, могу забронировать номер на осень.
Больше в Хогсмиде гостиниц не было, и я двинул к Аберфорту. Тот выслушал мой недоуменный рассказ и усмехнулся.
— Ничего удивительного, — ответил он. — Они же видят, кто к ним пришел, а ты этого даже не скрываешь. — И кивнул на мою левую руку.
Я совсем забыл о Метке. После смерти Волдеморта она поблекла, но не исчезла, и теперь походила на выцветшую татуировку. Мантий и рубашек я больше не носил, надев сегодня в футболку с короткими рукавами, так что Метка была на виду, вызывая у жителей деревни вполне понятную неприязнь.
— И где мне поселиться? — спросил я. — Может, там, где раньше была комендатура?
— Ты еще дом дементоров вспомни, — фыркнул Аберфорт. — Самое оно будет… Ладно, можешь остановиться у меня, в соседней комнате. Раньше я иногда ее сдавал, но в последний год желающих не было, так что сейчас там грязновато… Двадцать галеонов в неделю, завтрак и обед включены.
Я отдал Аберфорту сорок галеонов, оставив немного на расходы и собираясь в ближайшее время заглянуть в Гринготтс. Поднявшись на второй этаж, я прошел по скрипучей деревянной площадке над лестницей и открыл дверь напротив спальни самого бармена. Аберфорт явно преуменьшил масштабы царившего здесь бардака. Судя по виду, все эти месяцы он складывал в комнате барахло, которое либо жалко было выбрасывать, либо он надеялся каким-то образом использовать эти вещи вновь. Чтобы превратить захламленную, пыльную кладовку в спальню, я потратил целый день, регулярно спускаясь к Аберфорту узнать, нужен ли ему тот или иной ящик, мешок с пустыми бутылками, сломанная дверь и даже козлиный череп, который насмешил меня до истерики. В конце концов, я избавился от всего лишнего, и комната обрела вполне жилой вид. Здесь оказалась довольно крепкая кровать, правда, без матраса и постельных принадлежностей, которые я позже получил у Аберфорта, квадратный стол у окна, выходившего на небольшой овраг и рощицу, а также камин, на который я установил череп.
Вечером, с гордостью осмотрев чистую и относительно уютную комнату, я распаковал вещи, сложил на столе книги и конспекты, в углу поставил мольберт и холсты, а на стену повесил пустую картину, принадлежащую монаху.
Я не знал, отзовется ли он, если картину вынести с территории школы, но надеялся, что моя затея удастся. Постучав по холсту палочкой, я сел на кровати и начал ждать. С минуту ничего не происходило, и я уже собрался постучать снова, как тут в рамке появился монах. Некоторое время он молча исследовал комнату, а потом спросил:
— Я переехал?
— Это я переехал, — ответил я. — А ты со мной.
— Хорошо, — одобрил монах, явно заинтересовавшись такими изменениями.
Два дня я привыкал к осознанию того, что теперь могу идти куда и когда заблагорассудится, однако все это время провел в комнате, честно пытаясь заниматься теорией чар. На третий день я прогулялся по Хогсмиду, встретив Хагрида, тащившего из магазина мешок каких-то удобрений, а на четвертый решил отправиться в Лондон.
Мне требовались деньги, но я плохо представлял, сколько стоит жизнь в Европе. Я не знал ни европейской валюты, ни соотношения цен, ни того, сколько придется платить за жилье, пока я буду сдавать экзамены, и хотел выяснить это в компании, чей адрес приводился в рекламе университета. Затем я собирался зайти в Гринготтс, а в конце своего похода навестить Олливандера, полагая, что его магазин уже открылся.
— Куда идешь? — спросил монах, который все эти дни провел на своем портрете.
— Гулять, — ответил я, несмотря на жару, надевая рубашку с длинными рукавами, чтобы в Косом переулке никого зря не нервировать.
— Далеко?
Я обернулся к портрету.
— Ты что, больше не можешь возвращаться в замок?
— Могу, — усмехнулся монах. — Ты ведь оставил меня там, и теперь я вижу дорогу.
Последняя фраза была не слишком понятна, но я решил пока ничего не уточнять и произнес:
— Думаешь, я не знаю этих его штучек? Он умеет быть убедительным и легко может сделать так, что ты сам не заметишь, как станешь плясать под его дудку. Не представляю, чем он тебя очаровал, но пока ты не начал докладывать ему о том, что здесь видишь, взвесь все за и против. Что бы он ни обещал, ты для него — только инструмент, как для меня — кисть и карандаш, и если ты полагаешь, что сможешь меня обхитрить, значит, он уже взял тебя на поводок. Ясно, собачка?
Монах перестал улыбаться и теперь смотрел на меня настороженно. Я надел на плечи рюкзак, вставил палочку в крепление и покинул комнату, думая о том, что если поведение монаха мне совсем разонравится, я всегда могу сжечь его рамку в камине. Пускай сидит себе в Хогвартсе и болтает там с кем угодно. Мне не нужен под боком дамблдоров соглядатай… впрочем, как и ему не нужен мой.
Увы, моя идея оказалась палкой о двух концах. Я и не предполагал, что монах может подпасть под обаяние портрета. Решив разобраться с этой проблемой по возвращении из Лондона, я махнул рукой Аберфорту, скучавшему в пустом баре, вышел из "Кабаньей головы" и аппарировал к лондонской таверне "Дырявый котел".
С прошлого августа Косой переулок практически не изменился. Народ ходил по магазинам, кто-то уже закупал детям учебники, а все столики в уличных кафе были заняты. Получив в транспортной компании все необходимые сведения и взяв расписание порталов, я отправился в банк, по пути заметив, что у Олливандера действительно открыто.
