— «Фри».
— Хм… Никогда не слышал, — честно признался Ханс. Музыка была грустной. За разговорами не заметили, как проехали Черный лес и за поворотом показались разноцветные огни Снольди-Хольма.
— Благодарю. — Ханс выбрался из машины у самого дома. Улыбнулся: — Не только за то, что подвезли, но и за «групиз» тоже.
— Не стоит. — Аксель мигнул поворотником и уехал. Ханс посмотрел ему вслед, достал из кармана мобильник, подумал и, сунув телефон в карман, зашагал к дому. Пожалуй, не стоило приглашать девчонок по телефону, лучше уж поговорить лично. А вот Нильсу позвонить можно, пускай напряжет свою Дагне. Снова вытащив трубку, Ханс щелкнул клавишей.
— Господин директор, Анне-Лийса Хатсдаг и Лиззи Марз снова собираются прогулять физкультуру. Я слышал, как они сговаривались.
Вот гад! Ханс резко остановился. Даже захотелось плюнуть от возмущения. Еще бы… Ну, надо же. Конечно, всем давно известно, что Матиас Шенн ябеда, но не до такой же степени. Ишь, сволочуга — «господин директор…». Хане осторожно выглянул из раздевалки. Директор, дебелый толстяк с неприятным брыластым лицом, в полосатом костюме-тройке, и ябедник Шенн, противный, длинный, вислоносый, чем-то похожий на дождевого червя или глисту (его так иногда и дразнили), ворковали, словно два голубка, укрывшись в небольшом закутке, перед входом.
— А Йохансен недавно нарисовал на парте обидную карикатуру на учителя химии.
Ну и сволочь!
— Поговорим и с Йохансеном, и с этими девочками, прогульщицами. Спасибо за сведения, Матиас, ты поступил как настоящий добропорядочный гражданин. Надеюсь, у тебя все в порядке с учебой?
— В полнейшем, господин директор, смею вас уверить! Вот только…
— Что, друг мой?
— Мне кажется… Боюсь даже и говорить…
— Смелее, смелее, Шенн!
— Преподаватель гимнастики, господин Ленц, как-то предвзято ко мне относится. Может, конечно, я субъективен, но…
— Я поговорю с ним. Обязательно поговорю. Ступай учись, Матиас.
Вежливо простившись с директором, ябедник быстро пошел к лестнице, ведущей на второй этаж, в классы. Кинув куртку на вешалку, Ханс выбежал в холл и нос к носу столкнулся с девушками — Лиззи и Анне-Лийсой. Лиззи была приятненькой такой блондиночкой с длинными, чуть вьющимися волосами, Анне-Лийса, наоборот, темненькая, смуглая, черноглазая, с волосами прямыми, крашенными в этакую светлую рыжину, не короткими и не длинными, средними. Что греха таить, Хансу она нравилась, да и не только Хансу.
— Девчонки! — Ханс бросился к одноклассницам. — Глиста только что заложил вас директору!
— Вот ябеда! Анне-Лийса, что делать будем?
— Да ничего, придется идти на гимнастику… Спасибо, что предупредил, Ханс. — Анне-Лийса хлопнула ресницами, длинными, загнутыми, пушистыми.
Ханс от волнения даже и забыл пригласить девчонок в поездку. Так и стоял в коридоре перед большим зеркалом, глуповато улыбаясь. Потом, когда девчонки уже поднимались по лестнице, вспомнил — побежал, догнал, выпалил:
— А поехали с нами в Намсус!
Девчонки подумали, подумали, да и согласились. Правда, не окончательно — мы, мол, тебе ближе к уик-энду точнее скажем, мало ли, всякое случается. Может, кого родители не отпустят, может, еще что. Но главное, ведь почти согласились! А это многого стоит. Ишь, как вовремя подвернулся ябедник Шенн, без него долго думал бы Ханс, как подойти к одноклассницам. Хоть и знал их давно, а все же стеснялся. Ну вот, теперь словно бы само собою вышло.
— Эй, постой-ка, Ханс! — В парке за школьным двором таились за кустами двое — толстяк Ральф и долговязый Йорген. Таились, словно бы кого-то ждали.
Ханс подошел ближе.
— Чего вам?
— Глисту хотим проучить, он всегда по этой дорожке ходит. Ты с нами?
Ханс нахмурился. Честно говоря, не очень-то хотелось ему кого-то бить, хотя бы даже и такого хмыря, как Глиста.
— Да ты не бойся, бить мы его не будем.
— Не боюсь я, с чего вы взяли? Некогда только…
— Как хочешь. — Ральф нарочито попинал ногой камень. — Между прочим, и девчонки сейчас подойдут.
— Какие девчонки?
— Лиззи, Анне-Лийса, Снайди…
— Ах, вон оно что…
Ханс задумался. Хоть и правда некогда ему было возиться тут со всякими ябедами, да ведь Анне-Лийса… Вон она как раз идет, а за ней и остальные две.
— Ну, и как вы его собираетесь проучить?
— Спокойно. — Светловолосая Лиззи Марз задорно подмигнула мальчишкам. — Имеется тут у нас одна идея. Анне-Лийса, давай веревку… Парни, вы что стоите? Видите во-он ту лужу?
Матиас Шенн вышел из школы в приподнятом настроении. Используя покровительство директора, удалось увеличить на школьном принтере фотографию класса. Теперь-то уж все головы подойдут к телам. Тем, что из журнала. Матиас ехидно захихикал. Сразу за школой начинался обширный парк — кленовые аллеи, скамеечки, шуршащие под ногами листья. Хоть Матиас и не любил такие места — слишком уж людно, — предпочитая библиотеку или старое кладбище — ему приятно было прогуливаться среди могил, неторопливо размышляя о бренности бытия. В такие минуты Матиас казался себе значительным и важным, словно бы приобщенным к тайнам мертвых.
Парк был не то чтобы совсем пуст — прохаживались несколько пожилых пар да под присмотром нянек возились в опавших листьях детишки, но все же это не шло ни в какое сравнение с утомительным многолюдством иных мест. Выйдя на кленовую аллею, Матиас улыбнулся, представив, как вот сейчас, придя домой, достанет фотографию, приготовит ножницы, клей, журнал — ах, какие пикантные фото там были! Так и просились к смазливеньким мордашкам одноклассниц. Кстати, не идут ли за ним девчонки, они ведь тоже ходят этой дорожкой? Матиас оглянулся — нет, никого. Вот и конец аллеи, лужа — можно обойти, но лучше перепрыгнуть. Матиас поправил портфель — солидный, светлой коричневой кожи, — разбежался… И, споткнувшись, со всей дури ухнул в грязную лужу, подняв тучи брызг! Выпустил из рук портфель, едва не упал ничком, удержался-таки, выставил вперед руки. Ах, как смачно! И как обидно, надо же, такое невезение. Поднявшись, Матиас услыхал смех. Смеялись недалеко, за кустами, впрочем, даже и не смеялись — гоготали во весь голос, как лошади. Толстомясый Ральф, Йорген-Оглобля, Ханс. И с ними девки — Лиззи и Анне-Лийса. Ну твари!
— Хорошо прыгаешь, Мати! — во весь голос издевался Ральф. — Как водичка? Ничего, теплая?
А остальные-то хохотали, аж заливались. Матиас почувствовал, как от жуткой обиды и унижения наворачиваются на глаза злые слезы. Еле сдержался, чтобы не зареветь, надо же, и угораздило же эдак вот завалиться на глазах у сволочей-одноклассничков, которые сейчас ржут, как кони, заразы. Обидно!
