каких-нибудь недомолвок в разговорах. Мерген был в великолепном состоянии духа, он сразу же сказал мне, что зайсан оказался очень доволен его охотой и разрешил Мергену и дальше охотится в наших пределах. Против замужества сестры Мергена он не возражал. Мерген уже очень сносно говорил по-русски и помощь Ванчи как переводчика мне почти не потребовалась. Я этому уже особо не удивился, зная просто о феноменальных успехах его сестры в освоении русского языка. Помимо стимула к освоению чужого языка, у Фани с братом были еще и недюжинные способности.
Мерген очень внимательно смотрел по сторонам, был виден его огромный интерес к нашей жизни. Усинск, в отличие от Железногорска уже был небольшим русским городком, несмотря на то, что почти кругом были юрты. По дух его был чисто русским. А вот наши Севера на меня производили впечатление американского Среднего Запада, естественно это было мое восприятие. Я долго не мог понять почему и только когда увидел любопытство Мергена, понял почему. Усинск это было основательно и надолго, а наши Севера это был русский фронтир.
Ванча приехал с Петром Сергеевичем и Фомой Васильевичем, Яков же остался на заводе.
— Петр Сергеевич, мы вроде договаривались что вы все приедете, что задержало Якова и Василия Ивановича? — у нас была предварительная договоренность на следующий после венчания провести Совет, а затем собрать народ Усинска, рассказать о наших успехах. Соблюдая естественно нашу «государственную тайну» и доизбрать в Совет Якова Ивановича и Савелия Петрова. Потом провести затем такие же сходы на Северах и в Мирской стороне.
— Не до того теперь ему, Григорий Иванович. Нашли они жилу-то.
— А почему Степан не доложил?
— Так как же он доложит, доклад—то мы везем, — вступился за внука Фома Васильевич. — Жилу нашли только сегодня утром.
Я вопросительно посмотрел на Ванчу, который стал доставать из своей сумки бумаги Якова.
— Бумаги Степану отдашь. Лучше расскажи.
— Мы нашли интересное место на речке, второй от Терешкиной, — В 19-ом веке её назвали Золотой. Мы, чуть попозже назовем её так же. — Яков Иванович углядели там, что-то в воде, стали мыть. Намыли три золотых крупинки и много пирита. Дело уже было ужу вечером. Стали искать место для ночевки и я провалился в какую-то яму. Весной вода берег размыла, а потом заросло все травой и порослью кустов, я и не заметил. Яков Иванович утром в яму спустились, а там, где я как на санках скатился, выход жилы оказался. И копать не надо, почти на поверхности. Яков Иванович велели передать, что это то, что надо, очень много песка. Он там с двумя мужиками остались, мне велено к вам ехать для доклада. В этом месте руду с песком легко будет добывать.
— Ну вот, господа, теперь ваша очередь.
— Ванча привез два пуда руды. Василий Иванович попробует её плавит. У нас один из мастеровых был штейгером на руднике, знает, как руду плавить, —— дополнил господин инженер.
— Давай, ваша светлость, в эту как её звать-то, как ты говоришь, — Фома Васильевич протянул мне руку с открытой вверх ладонью. — Забываю я всё это слово.
— Демократия, Фома Васильевич, — пришел на помощь Петр Сергеевич.
— Да, правильно. Вот в нее давай не будем играть. Я с народом и так поговорю. Степке я наказывал, что бы приглядывал за настроениями. Смутьянов, недовольных и обиженных, по-моему, нету. Так что руководи всем сам. С нужными людьми ты советуешься, через колено никого не ломаешь. Петр Сергеевич со мной согласен, народ на заводе тоже как один согласные.
Утром 18 октября Ермил с молодой женой, гостями-урянхайцами и Фомой Васильевичем отправились в Железногорск. Я же, проводив их, через несколько часов отправился на завод. За прошедшие две недели в Усинске окончательно сформировалась местная администрация, если использовать терминологию 21-го века. Как-то незаметно получилось, что все бразды правления оказались в руках моего тестя, он недаром был большим человеком в Кяхте. Но руководил он не в гордом одиночестве, а опираясь на мощный пентавират: Лукерья Петровна, Кондрат, Савелий Петров, Агрипина и «недремлющее око государево» Степан Иванов. Поэтому за Усинск я был спокоен, косяков я там совершенно не ожидал. Единственное что меня беспокоило, кто заменит Леонтия, когда он отправится в русские пределы.
Накануне вечером мы с ним обсудили этот вопрос. Выслушав меня, Леонтий Тимофеевич рассмеялся:
— Не поверишь, Григорий Иванович, я тоже об этом думал. И вот что я надумал. Ехать мне самое раннее через два месяца, ну через полтора при удачном раскладе. Я хочу аккуратненько ревень разложить около сушилок под навесом, может недельки две и выгадаем. Качество ревеня не хуже китайского, не всякий знаток разницу определит, а учитываю, что мы в это дело еще и душу вкладываем, то может и повыше будет. А за меня внучок Степан останется, я в людях хорошо разбираюсь. Ты не гляди, что он молодой. Внутри он железный, а взгляд, любого переглядит, когда злой так может узриться, или мороз по коже, или чувство, что испепелит взглядом. Со стороны даже видать.
Я о Степане был очень высокого мнения, но характеристика Леонтия меня удивила, я правда Степана злым и тем более в гневе, не видел. А вот мой тесть, похоже уже эту картину лицезрел.
— Не ожидал такой характеристики Степана, буду иметь в виду, что бы под раздачу случайно не попасть, — засмеялся я.
— Тебе-то, ваша светлость, опасаться не стоит. Я в людях разбираюсь. А вот народ его опасается уже по серьезному, ни кто не перечит, а уж как силенок наберется, мужичина с него будет ого-го, думаю, настоящий богатырь будет.
Тут Леонтий тоже точно подметил, с тех пор как мы пришли в долину Степан рос как на дрожжах, и ввысь, и вширь, и умишка набирался день ото дня.
— Посмотрим, время покажет, — в этот момент к нам присоединился капитан Пантелеев. Леонтий, завидя Ерофея, молча откланялся мне, резонно решив оставить нас вдвоем.
— Ерофей Кузьмич, мне твой совет нужен. Есть ли необходимость инспекции правого берега?
— Сейчас нет, заводские дела важнее. Я не большой знаток всяких тамошних премудростей, но ружейные дела теперь на первом месте. Будем хорошо вооружены, да патронов если будет достаточно, никакой враг нам не страшен. Когда купцы наши пойдут, охрану сможем достойную им снарядить.
— Ну что же, сударь
