— Ты действительно воевал, — согласился отец. — Но мне трудно верить, что ты не сражался с римлянами. Ты иудей?
— Нет.
— Докажи!
— Знаешь, чем иудей отличается от другого мужчины?
— Я видел иудеев, — усмехнулся отец.
Раб задрал грязную тунику и распустил узел набедренной повязки. Отец кивнул.
— Ты не из них! Почему живешь в Иудее? Ты римский гражданин?
— Нет, сенатор! Я живу далеко — в тех землях, куда еще не добрались римляне. В Иудею приехал за другом — семья его попросила найти. Друг отправился искать истину и пропал.
— Искать истину в Иудее?
— Да, сенатор!
— Не перестаю удивляться! — развел руками отец. — Только что мне сказали, что в Иудее зреет заговор, теперь ты утверждаешь, что там можно отыскать истину. В нищей провинции?
— Случается. Тебе немало лет, сенатор. Разве слышишь впервые о подобном?
Отец снова задумался. А когда вновь посмотрел на раба, губы его улыбались.
— Ты утверждаешь, что тебя захватили вероломно?
— Трое легионеров.
— Ты не смог дать отпор?
— Я был не вооружен.
— А если б был?
— Тремя солдатами у Рима стало бы меньше… Мне неожиданно приставили меч к горлу, связали руки и отвели порт, где продали этой гниде, — раб кивнул на торговца. — За сто сестерциев.
— Не слушай его, господин! — торговец поднял плеть.
Отец вновь остановил его.
— Ты можешь поручиться, что купил раба по закону? — строго спросил он торговца.
— Да, — тихо ответил он, помявшись. — Это мятежник. Он сражался против римских солдат.
— То есть, его захватили в бою. После чего квестор или префект претория вывел его на торги, где и продал тому, кто заплатил больше?
Торговец молчал.
— У тебя должна быть купчая. Я хочу взглянуть на нее!
Торговец стоял, опустив глаза.
— Нет у него купчей! — усмехнулся раб. — Потому и купил дешево. Солдаты просили двести сестерциев, но он потребовал документ, и те согласились на сто.
— Как ты можешь верить рабу, сенатор! — завопил торговец. — Я, римский гражданин…
— Документ! — потребовал отец, протягивая руку.
— Я отдам его дешево, — зашептал торговец, — вижу, ты заинтересовался… Всего пятьсот сестерциев!
— Незаконное обращение в рабство свободного человека — преступление! — строго сказал отец. — Не желаю быть твоим соучастником! Освободи его!
— Я заплатил серебром! — заныл продавец. — Кормил и одевал его. Кто возместит мне расходы?
— Адвокат обойдется тебе дороже.
— Всего триста сестерциев! — не сдался продавец. — Ты не покупаешь раба, а платишь мне за заботу о пленнике. Это законно!
По всему было видно, что продавец не отстанет, и отец нехотя достал кошелек. Получив серебро, продавец позвал кузнеца и тот ловко сбил цепи с рук бывшего раба. Тот поклонился отцу, затем помял сильными пальцами натертые браслетами кисти.
— Благодарю тебя, сенатор! Теперь я свободен?
— Да!
— И волен делать, что хочу?
Отец кивнул. Раб вдруг схватил торговца за горло. Тот захрипел, Незнакомец вырвал плетку из рук толстяка и стал стегать его по жирной спине. Тот задушено вопил, вырываясь, и отец схватил бывшего раба за руку.
— Я всего лишь возвращаю долг! — оскалился тот.
— Не смей! — покачал головой отец. — Это римский гражданин.
Незнакомец плюнул и бросил плетку.
— Я пойду к претору! — завопил, освободившись, работорговец. — Тебя бросят на съедение львам, раб!
— Я тоже пойду к претору! — ответил отец. — Отпустив этого человека на волю при свидетелях, ты признал, что обратил его в рабство незаконно. Сам отправишься в клетку!
Торговец бросил взгляд на тогу с пурпурной полосой и умолк. Мы отправились прочь. Бывший раб следовал за нами.
— Как тебя зовут? — спросил отец, когда мы оставили рынок.
— Аким!
Так я познакомился с человеком, которому было суждено сыграть такую важную роль в моей жизни…
* * *
На пути к дому мы заглянули в лавку, где купили Акиму одежду вместо того рванья, что было на нем. Аким не был римским гражданином, поэтому отец отверг тогу. Мы выбрали тунику с длинными рукавами, теплый плащ, короткие штаны и сапоги. Узел получился внушительный, и мы решили перед тем, как зайти в харчевню, отнести его домой. Там нас ждал сюрприз. В доме вовсю распоряжались незнакомые рабы: на кухне горел очаг, в горшках и на сковородах готовилась еда, в комнатах были расставлены неизвестно откуда появившиеся селлы, шкафы и кушетки. Спрашивать, откуда все, было бессмысленно — предусмотрительный Юний начал обставлять свой дом.
— Господин! — один рабов подбежал к отцу и почтительно склонился. — Мы осмелились хозяйничать здесь без твоего повеления. Если ты против…
Отец поморщился, но промолчал.
— Юний сказал, чтоб ты не стеснялся. Мы выполним любое повеление. Что хочешь? Денег не нужно, Юний платит.
Отец нахмурился и ушел к себе, не ответив. Зато Аким заботливо взял раба за тунику.
— Все, что пожелаем? Платить не надо? Я правильно понял?
Раб подтвердил.
— Тогда запоминай!
Аким стал перечислять, загибая пальцы на руке — сначала на одной, затем второй. Раб невозмутимо слушал, будто перед ним по-прежнему стоял сенатор, а не оборванец в грязной тунике. Когда Аким закончил, раб вопросительно посмотрел на меня. Я наклонил голову в знак согласия.
Очаг в доме деда был устроен так, что горячий дым, прежде чем выйти наружу, нагревал небольшой мраморный бассейн в терме за кухней. Рабы успели натаскать в него воды, к нашему приходу она согрелась. Аким, как только нас провели в терму, немедленно стащил с себя грязные лохмотья и плюхнулся в бассейн. Я последовал его примеру. Мы блаженствовали, отогреваясь, но недолго. Появившиеся рабы вытащили нас из воды и стали споро натирать оливковым маслом, снимая его затем скребками вместе с грязью. После чего один из них взял бритву, смазал бороду Акима маслом и ловкими движениями стал срезать длинные волосы. Аким шипел от боли, но терпел — сам просил. Поначалу я думал, что он просто сориентировался — римляне не носили бород, но позже Аким сказал мне, что в их землях мужчины бреются. Не знаю, правда это или нет — страна его лежит в варварских пределах, а варвары, как известно, поголовно бородатые. Но в тот миг я смотрел на Акима с завистью — брить мне было нечего. Расправившись с бородой, раб предложил Акиму выщипать волосы на теле — по последней римской моде. Он даже начал выдергивать волоски, но тут Аким сказал что-то на непонятном языке. Среди резких слов мне запомнилось странное: «Мать»!.. Раб, как и я, не понял смысла сказанного, но уловил интонацию — торопливо собрал инструмент и ушел.