Дав участникам экспедиции пять минут на сборы, я присел за стол, собираясь выпить сладенького «на дорожку».
— Илья, вы вертолётчика ловить едете? — напомнила о своём существовании Елизавета.
— Угу, — я сделал вид, что наслаждаюсь морсом. Нет, напиток действительно был вкусным, но, конечно же, не таким, чтобы от него нельзя было оторваться. По правде говоря, мне просто не хотелось общаться с Лизой тет-а-тет[69].
— Ты что, со мной говорить не желаешь? — она обиженно надула губы.
— Угу, — нашёл я в себе силы ответить честно, не прибегая к отмазкам и оправданиям.
— А тебе не кажется, что это невежливо?
— Не-а. Не вижу ничего невежливого в том, что отказываюсь разговаривать, когда этого не хочу.
От дальнейшего «устного фехтования» в том же стиле меня спас ни кто иной, как сам Виталий Андреевич, бодро вошедший в помещение столовой:
— Воркуете? — полуутвердительно спросил он и тут же перешёл к делу. — Лизонька, оставь нас на пару минуток, — В последние лет пять «дядя» Виталик полюбил высказывания в «книжном стиле», отчего у меня, да и не только у меня, возникало ощущение, что мы участвуем в постановке по мотивам произведений Гоголя или Тургенева. Наш судмедэксперт спорить не стала и покладисто отошла к окну.
— Всё бодаетесь, Илюшка? — Андреич сел верхом на соседний стул и взял в свою немаленькую ладонь недопитый кем-то из ребят стакан с морсом.
— Да нет, Виталий Андреевич. Всё уже давно закончено, чего нам бодаться-то?
— Рассказывай… — протянул наш глава, отхлебнув. — Чувствую, надо мне Ярославу на вас натравить, чтоб нервы себе и людям не трепали! Ладно, о высоких чуйствах и взаимоотношениях полов мы после поговорим, а сейчас — о другом. Валерик мне ваши измышления в темпе изложил — с выводами я согласен. Да и пскопские — не знаю почему, но Виталий Андреевич это слово всегда произносил именно так, — о возобновившихся поползновениях «шкандыбал» сообщали, так что и тут всё в масть. Сейчас же — не про это. Шансы, что «Дуба» этого поймаете какие, по твоим прикидкам?
— Процентов семьдесят, не меньше! — с максимально возможной уверенностью ответил я.
— А вот я даю пятнадцать! — и, в ответ на удивление, нарисовавшееся на моём лице, он продолжил. — Эх, учить вас и учить! Следи за губами, Илюха! — и, нарочито артикулируя, Андреич произнёс: — Шо-ша! Вол-га! Ла-ма!
Я понял, что он действительно, как почти всегда, прав — учиться нам до его уровня ещё хрен знает сколько. Ведь действительно, если наши оппоненты не пожалели драгоценного в наши времена вертолёта для обеспечения эвакуации «Берга», то что мешает им спрятать в десятках болотистых затонов между «питерской трассой» и Кабаново хорошую моторку? Ни-че-го! «Дядя» меж тем продолжал:
— Так что особо можете сейчас не гнать… Мы его упустили… Сыграли, так сказать, вничью, — и пояснил. — На тебя они вышли — «один-один», ты соскочил и подмогу вызвал — нам в актив два очка, они отыграли их мостом в Твери и финтом с вертушкой, ты «вкатил им голяк» — ракетой своей, они отыграли это ещё одним финтом. Но не переживай, матч-то не кубковый! — иногда даже мне было сложно понять Андреича, особенно когда он использовал какую-то специфическую терминологию древних времён, поэтому я с умным видом покивал, показывая, что слежу за полётом начальственной мысли.
— В силу этого, — Большой Ви отхлебнул ещё раз из глиняного стакана и поставил опустевший сосуд обратно на стол, — задачу по поимке залётного гостя считать второстепенной! А основная — вот! — и он достал из бокового кармана куртки мягкую пластиковую папку, скрученную в трубку.
«Ничего не понимаю! — естественно, крик мой был беззвучным. — Дядя, не компостируй мне мозги!»
Постаравшись сохранить внешнюю невозмутимость, я взял папку.
«Так, ближние пригороды Города. Юго-восток, — я внимательно разглядывал карты. — А это тоже направление, но несколько дальше. Если быть совсем точным, то почти на сотню километров в сторону Нижнего». Помеченные на карте точки ни о чём мне не говорили, и я вопросительно посмотрел на Андреича.
— А это, Илюха, нашим «пасечникам» нужно. Точка «тридцать четыре» на первом листе — аэродром легкомоторной авиации. В последние годы до тьмы спортивные аэроклубы там были. Всякие авиетки, — слово незнакомое, но по контексту я понял без перевода, — «аннушки»[70] для парашютистов-любителей и вертолёты, — последнее шеф слегка выделил голосом.
— Что, запчасти закончились?
— Почти да. Но там и рабочие машины могут быть, или те, которые ещё восстановить можно.
— Понятно. А вторая точка?
— Люберцы. КБ Камова. У них там испытательная площадка была, может, что и осталось. А третья — ты точно будешь смеяться.
— Я пока ничего смешного в задании не услышал.
— Сейчас услышишь! — тон «дяди» изменился, помнится, он таким же голосом рассказывал нам с Яном «страшные сказки на ночь». — Третья точка — это памятник! Там «Крокодил»[71] на постаменте стоит! Естественно, некомплектный, но техники сказали — кое-что с него снять можно. Если стоит, конечно.
— Дядя Виталий, — рядом никого не было, так что можно было не «официальничать» — а ведь в Столице завод вертолётный был. Конструкторского бюро Миля, так, кажется?
— Был, отчего ж не быть. Но Васька, отец твой, земля ему пухом, туда ещё в семнадцатом году ходил.
— Ну и?
— Головешки — «Яузская полоса», сам понимать должен.
В эту зону, по нашим подсчётам, прилетело как минимум три боеголовки, и в результате вдоль небольшой московской реки получилась «мертвая полоса» длиной в семь и шириной в полтора километра. Сам же отец мне и объяснял, как много секретных институтов и всяких военных объектов там находилось. А если добавить, что сучьи амеры ещё и железнодорожный узел в паре километров оттуда накрыли — то совсем весело выходит.
— Да понимаю я, но неужели на складах разрушенных никто не копался?
— Копались, но немного поздно получилось. Что-то там связанное с ускоренным износом материалов и повышенной коррозией. Мне Матвей Владимирович объяснял, да я по скудоумию своему не запомнил. «Сапог», что с меня взять?
Называть тупым Виталия Андреевича я не стал бы и с великого перепоя — он до сих пор, несмотря на его шестьдесят пять, большинству молодых Следопытов по соображалке фору даст, и это — если забыть, что он на четырёх иностранных языках говорит. А если и славянские включить — то семи. Но не доверять словам «деда» Матвея — старенького уже доктора физико-математических наук, такого у меня и в мыслях не было. Я только недавно начал понимать, что называется, по-настоящему, какое великое дело наши отцы сделали. Следопытство и боеспособность — это, конечно, замечательно, но погремушки — если по-хорошему. А вот то, что у нас в школах дети учатся, и целых два института — вот что главное! И врачи свои есть, и агрономы, и инженеры с химиками. Мало, но есть! И не только старые на общинном коште живут, но и новые появляются!
