Таким образом, всякая модернизация наталкивалась на элементы традиционализма, архаики. Кардинальные изменения, происходящие в процессе реформ, вступали в противоречия с веками устоявшейся нормативной культурой, порождая конфликты и противоречия, отторжение и торможение нововведений, неприятие широкими массами модернизационных перемен. Человек оказывался еще менее защищенным базовыми экономическими и социальными условиями жизни для проявления своей истинной индивидуальности, еще менее свободным для того, чтобы оставаться просто человеком. Страна не получала новых источников исторической динамики для прорыва в новое измерение истории.
Альтернативность — это проблема свободы исторического выбора, а следовательно, и ответственности за него. Поэтому при изучении наиболее существенных поворотов в истории России важно учитывать: при всей их закономерности они могли быть во многом случайны хотя бы потому, что обусловливались многими субъективными факторами — например, приходом к власти людей, открытых для реформ или контрреформ. Сперанский, Александр I, декабристы, Александр II, Витте, Столыпин — это все были альтернативы.
Вместе с тем не существует никаких непреодолимых национальных особенностей, которые навсегда обрекают русского человека на невежество, воровство, пьянство, нелюбовь к демократии. Наши особенности — не национального происхождения, а социального. В сталинском колхозе приходилось воровать, потому что иначе умрешь с голоду. На советских заводах процветало воровство, потому что государственная собственность в сознании «работяг» всегда была «ничейной». И пресловутое русское пьянство — это социальный феномен, но никак не культурно-цивилизационный. Люди пили и пьют, потому что не видят социальных перспектив, погрязли в борьбе за выживание. Все это можно изжить в хорошо организованной рыночной экономике, в условиях гражданского общества, устоявшегося социального и психологического климата, когда есть возможность каждому осуществлять свободный выбор. Именно к такому мироустройству сейчас медленно и сложно идет Россия, в трудностях модернизации и реформ преодолевая негативное наследие традиционного общества.
Выявление модернизационных альтернатив свидетельствует, что всякий проект, помимо экономического и политического обеспечения, нуждается еще и в социально-психологической, моральной поддержке населения. Не только элиты и некоторых особо заинтересованных групп, а всего народа, всей нации. Это верно, что модернизации происходят по инициативе и воле «верхов», но без народного энтузиазма и действий «низов» они обречены на провал. При этом массы должны почувствовать, и не потом, а именно сейчас, что перемены несут им облегчение, делают их повседневную жизнь более сносной, а завтрашний день — более надежным и предсказуемым.
Своеобразие российского развития в том, что после резких скачков и, казалось бы, необратимых преобразований, очень многое в России вновь возвращается «на круги своя», причем возвращается не только то, что действительно необходимо для сохранения ее своеобразия и самобытности, но и то, что является далеко не самым лучшим в характере народа и правящей элиты, что тормозит ее культурное и социальное развитие — социальная апатия и приниженность значительной массы населения, бесправие рядового человека перед начальством, несоблюдение законов и властями и гражданами, авторитаризм и даже насилие власти.
Ленин и Троцкий на «обочине истории»: Россия, в которой не было Октября?
Сегодня многие молодые люди едва ли знают о том, что когда-то 7 ноября было «красным днем календаря». В этот день советские люди не выходили на работу, а собирались на праздничные демонстрации. Утром по улицам городов двигались колонны с красными знаменами, звучали марши, царило веселье. Из учебников истории мы с детства знали: 7 ноября — день Великой Октябрьской социалистической революции, поворотный пункт в истории всего человечества. Многие из нас искренне верили, что «победа Октябрьской революции явилась образцом творческого применения марксистско-ленинского учения о революции, о диктатуре пролетариата, о руководящей и направляющей роли Коммунистической партии в революционной борьбе рабочего класса». Этому учили в школе и в университете.
Однако, несмотря на то, что многое осталось в прошлом, что суета жизни берет свое, события 1917 г. оказали слишком большое воздействие на судьбы страны и общества, чтобы окончательно превратиться в «музейную реликвию». Когда сегодня вспоминают Октябрьскую революцию, то, похоже, всякая историческая дистанция пропадает. И все рассуждения о ней, даже спустя уже почти столетие, — это во многом споры о современности.
Философ Н. Бердяев в свое время отмечал: «В революции происходит суд над злыми силами, но судящие силы сами творят зло».
Каждое значимое историческое событие — это всегда выбор, который открывает нам некие возможности, но одновременно устраняет другие. Что дал России и чего лишил ее Октябрьский переворот? Были ли иные варианты развития событий?
Прежде всего, рассмотрим, что же происходило на самом деле.
Как ты могла себя отдать на растерзание вандалам?
Когда-то в советских учебниках истории содержалась четкая формула: «Победа Великой Октябрьской социалистической революции стала возможной только благодаря тесному союзу рабочего класса России с крестьянством», т. е. проводилась мысль о народном или, по крайней мере, рабоче-крестьянском характере революции. Для многих такая трактовка Октябрьской революции до сих пор остается аксиомой.
Но трактовка эта официально утвердилась только в 1930-е гг., после того как стратегическим лозунгом правящей партии стало «построение социализма в одной, отдельно взятой стране». Первоначально для вождей большевиков лозунг «союза рабочего класса с крестьянством» не был актуальным, поскольку, готовя вооруженное восстание, они мечтали не о социализме в одной стране, а о мировой коммунистической революции. К ней ленинцы стремились с фанатичной одержимостью, используя любые средства, не гнушаясь и германскими деньгами.
Троцкий, будучи главным организатором вооруженного восстания, называл его не революцией, а переворотом: «Назначив государственный переворот на 25 октября, мы открыто, на глазах «общества» и его «правительства» готовили вооруженную силу для этого переворота». Из его откровений также следует, что планы руководителей большевистской партии не совпадали с настроениями низовых участников восстания. Вопрос о том, кому принадлежит приоритет в историческом творчестве — массам или вождям, Троцкий решал не в пользу масс. Он примерял на себя роль «демиурга истории» и отнюдь не благоволил к массам. Не отставал от него в этом и Ленин[100].
