Все прибывали да прибывали дружины московские, оттеснили они наконец татар к самому лесу. Понял князь Япанча, что не удался налет его удалецкий…
Много хвалил потом царь Иоанн Васильевич своих воевод за то, что они не смутились и тыльному наезду татарскому бодрый отпор дали.
После этого дня настало для рати московской трудное время: целую неделю каждый день бились без устали русские воины; не было к стану подвоза, потому что князь Япанча со своими полками летучими никому пути не давал. Казанцы знали, что помогает им удалой наездник, с высокой башни крепостной махали ему стягами разноцветными и указывали, когда на московские полки ударить. Ни минуты покоя не было полкам царским…
Пришел в это трудное время к царю удалой воевода князь Александр Горбатый-Шуйский и сказал:
- Дозволь, царь-государь, слово молвить.
Стал слушать его царь Иоанн Васильевич.
- Дай мне, царь-батюшка, полки надежные и сделаю я западню татарам поганым.
Авось, мы того наездника Япанчу поймаем.
Согласился царь.
На другое утро, как высыпали татары из леса и налетели на воинов царских, отступили дружины московские и побежали перед татарами. Обрадовались казанцы и вслед пустились. Далеко ушли они от леса и все Арское поле заполнили своими толпами дикими. Тогда из засады вышел князь Горбатый-Шуйский и ударил прямо в тыл князю Япанче. Стали нещадно рубить татар с двух сторон, оцепили их кольцом крепким; пустились татары к лесу, да немногие добежали, русские всех потоптали да посекли и многих в полон взяли.
- Слава вам, воеводы мои храбрые, - говорил вечером того дня царь Иоанн Васильевич, сидя в своем шатре великом. - Дайте вас всех обнять и оцеловать лобызанием царским!
Первого обнял и поцеловал царь князя Александра, за ним князя Юрия Шемякина, а потом и других воевод, что истребили и разогнали полчища князя Япанчи.
Было то великой честью для воевод, и от милости государевой еще бодрее стали они духом и еще смелее стремились на битву с казанцами.
Только что вышли от царя воеводы победоносные, как приехал к ставке царской мурза Камай и хотел лицо государево видеть. Допустили его к царю.
- Хочу я, царь-государь, тебе и воеводам твоим добрый совет дать, - молвил мурза Камай, поклонившись царю в землю. - Знаю я, откуда казанцы воду берут: ходят они за водой к ключу за стенами городскими, а ведет к тому ключу подземный ход от ворот Муравеевых.
Расспросил царь мурзу Камая обо всем подробно, спасибо тому сказал и цепь золотую подарил за послугу. Тут же послал царь Иоанн Васильевич за пушкарем и розмыслом иноземным, что осадные и земляные работы под стенами казанскими вел. Звали того розмысла Яганом, был он родом из земли прусской и хорошо свое дело знал. Пришел он к царю в шатер, одетый по-иноземному: в камзоле с рукавами прорезными, в плаще вышитом, длинном.
Красовалась у него на голове шапочка черная с пером соколиным. По обычаю иноземному поклонился он царю только в пояс, шапочку свою снял и пером длинным до земли коснулся.
- Услужи мне, Яган, - молвил царь Иоанн Васильевич ласково. - Проведал я, что есть у казанцев подземный ход, коим спускаются они к ключу некоему и оттуда воду себе берут. Как бы нам тот ход подземный попортить да порушить?
Сверкнули ярко глаза розмысла иноземного: видел он, что можно тут показать умение свое, что можно от царя хорошую награду заслужить.
- Коли прикажешь, твое царское величество, мы к этому ходу подземному свой подкоп сделаем. Только бы место знать, а там нетрудно будет. Вкатим в подкоп бочку другую пороху - и взлетят на воздух казанцы!
- Верно! - говорил царь, слушая иноземца. - Только ты уже все старание приложи; людей я тебе дам, сколько хочешь.
Поглядел иноземец, не будет ли для него какого дара царского в задаток; однако и не думал царь Иоанн Васильевич вперед немца дарить. Угадал он, правда, тайную мысль розмысла и обещал ему свои щедроты царские:
- Потрудись, Яган, исполни мою волю царскую; тогда велю тебе полный кубок серебряный червонцами насыпать. Знаю я, что ты за почестями не гонишься, чинов да боярства тебе не надо, да и не след тебе, иноземцу, среди бояр московских мешаться. Зато не пожалею для тебя царской казны.
Повеселел Яган и снова царю обещал, что взлетят у него на воздух казанцы. Выбрал тогда царь ему помощника, выбрал людей надежных и стал дожидаться, когда немец свой посул исполнит.
Долгонько пришлось царю ждать, до самого сентября месяца: нелегка работа была, и вести ее надлежало осторожно, с опаскою. Пятого числа сентября наступившего, рано утром, получил царь Иоанн Васильевич от Ягана-розмысла весточку: выезжай-де, царь-батюшка, пораньше к турам, занятное дело увидишь…
Торопливо сел молодой царь на коня боевого, ближних слуг с собою взял и прискакал на вал осадный, где стояли пушки рати московской. Открылась перед царем, как на ладони, вся Казань басурманская с ее мечетями, с ее башнями и стенами крепкими. Особенно много стояло воинов казанских на большой башне Муравеевой, близ которой подкоп подведен был. Видно было, что усерднее всего хранили татары эти ворота: тут подземелье находилось, по которому приносили воду в город осажденный.
Остановился государь Иоанн Васильевич на валу, воевод соседних подозвал и молвил им:
- На всякий случай, воеводы, снарядите воинов. Может, рухнет стена казанская, тогда ворвитесь поспешно в город.
Стали воеводы свои полки снаряжать да к приступу готовить.
Глядел царь Иоанн Васильевич на пестрые кровли казанские, на мечети остроконечные, на высокие башни и стены широкие - и томился он нетерпением: “Что же немец мешкотный медлит? Давно бы пора этой башне на воздух взлететь. Кажись, он свое дело хорошо знает; только неповоротлив больно… Эх, нет у нас своих молодцев ученых! Те бы долго копаться не стали; мигом бы треснули и обрушились стены казанские…”.
Не пришлось, однако, молодому царю долго ждать в это утро ясное. Едва только взошло солнышко, едва только блеснули лучи утренние на речке и на озере, - раздался неподалеку громовой удар оглушающий… Сразу вскинуло вверх, к небу ясному, целый столб земли, песку и камня; окутан был этот столб густым дымом черным. Высоко хватил взрыв - выше башен казанских; помутил он ясные небеса синие, оглушил он татар и православных… Широко глаза раскрыв, глядели дружины московские; любовался и сам молодой царь Иоанн Васильевич. Видно было, как взлетали вверх, словно песчинки, татары, что за водой шли по подземелью; немудрено было: целых одиннадцать бочек с порохом вкатил в свой подкоп немец Яган. Глянул тут царь Иоанн Васильевич на стену казанскую и от радости обомлел…
Около самой башни Муравеевой виден был в стене широкий пролом, трещина глубокая; все то наделал взрыв грозный, коснулся он и стены казанской и обрушил ее в одном месте. Сверху падали в пролом воины татарские и истошно вопили. Как увидел царь разрушение стены казанской, тотчас же крикнул воеводам своим и рукою указал, куда полки вести.
Загремели бубны, завыли трубы бранные, и кинулись дружины московские к пролому…
Хоть и поражены были ужасом татары, а все же сплотились они и грудью встретили московцев; закипела в проломе схватка кровавая, обагрились кровью камни и брусья крепостные. Не успели татары к слабому месту всю свою силу стянуть, потому смяли их полки московские и погнали в самое нутро города.
Царь Иоанн Васильевич, стоя на валу и глядя на бой жестокий, сердцем возрадовался. “Ужели, - думал он, - кончается осада долгая и трудная, ужели пришел день и пала Казань басурманская под мечом моим? Вот уже вторглись полки мои за эти стены крепкие; вот уже секут они и гонят дикие толпы казанские…”.
Но не пришел еще конец трудам рати московской; много еще надо было ей претерпеть, много еще крови пролить и потомиться. Правда, сломили воины царские казанцев, прогнали их в самые улицы Казани, но потом нахлынули на них черной тучею все татары остальные, что на других башнях и стенах стояли. Нахлынули они в таком множестве, что подавили ратников московских: на одного десять человек приходилось. Крепко стояли царские воины, но под конец не выдержали и назад через пролом из стен казанских вышли. Много среди полков государевых было убитых и раненых, да зато и они казанцам немалый урон принесли. В тот день, по сказаниям летописцев древних, погибло у татар не менее пяти тысяч человек.
Каждодневно у стен казанских кровопролитные схватки закипали, а часто и большие бои бывали. Немецкий розмысл Яган все подводил да подводил под стены казанские подкопы; умелый и доблестный воевода, князь Михайла Воротынский, все подвигал да подвигал вперед туры земляные и большие щиты деревянные, из-за которых пищальники московские тысячами пуль осыпали казанцев. Под конец занял князь Воротынский и часть стены казанской, и крепостную башню Арскую. Но не смутились казанцы ничем, не хотели даже с посланцами царскими разговаривать; одно лишь кричали они со своих стен: что все умереть готовы, а сдаваться не хотят.
