— Ничего, тут в зарослях есть чудесный пруд. Там в это время никого нет. Пойдемте, — весело подмигнула девадаси. — А то два храбрых воина уже ждут Стратона для какого-то мужского разговора. Кстати, зовут меня Нагадеви — мой род почитает богинь-змей. Весело переговариваясь, девушки скрылись среди деревьев. А к царевичу, проводив их внимательными взглядами, подошли двое. Один — лет тридцати, в парфянской одежде, с мечом и изукрашенным золотом и бирюзой кинжалом у пояса. Тонкие губы, окаймленные черными усами и бородкой, придавали его гордому лицу хищное выражение. Второй был в белой тунике до колен, с коротким мечом на кожаной перевязи. Его коротко стриженные волосы уже тронула седина. Чисто выбритое лицо выглядело по-солдатски резким, но не тупым.
— Пакор, Валерий, здравствуйте! Как дела?
— Пока Валерий муштровал царскую пехоту, я отсиживался у Гударза. Мне прятаться в Таксиле, мне, сыну царя Гондофара, завоевавшего этот город! — Рука парфянина стиснула кинжал. — Ормазд-владыка! Пусть иудей Фома, с которого начались все наши несчастья, вечно горит в том аду, который обещал не верящим в его учителя! Этот мошенник взял у моего отца деньги, якобы на строительство дворца, и раздал их черни. Тут же весь базар заговорил, что царь платит жалованье с задержкой, да еще черной медью, а с иноземцами расплачивается чистым старым серебром и золотом.
— Твоему отцу нужно было посадить его на кол, как вора.
— Отец собирался сжечь его, а перед тем содрать кожу. Но тут умер дядя Сасан, а на другой день воскрес и рассказал, что дворец построен — на небесах. На радостях они с отцом приняли учение иудея и совершили дурацкий обряд с омовением. Чернь притихла, пораженная чудом.
— Ввести человека в самадхи, внушить его душе всякий вздор, а потом вернуть ее в тело! Йогины-недоучки на базарах показывают еще и не то, — презрительно скривился Стратон. — Ты, Валерий, рассказывал мне о его учителе. Такой же базарный чудотворец.
— Да еще рвавшийся в цари, как и все эти иудейские пророки. Мой друг Понтий Пилат отправил его на крест, чтобы лишний раз не ссориться со жрецами. Потом, правда, Понтий пожалел, что не сделал его царьком в Иерусалиме. Этот плотник хотя бы учил иудеев покоряться Риму, а не бунтовать против него, как теперь.
— Пусть он горит вместе со своим учеником! Как только тот ушел на юг, дядя снова умер. Горожане взбунтовались и осадили дворец. Тут-то и явился из-за Гифаса этот выкормыш ашрама Царя-Лекаря. Вспомнил, что его дед был царем, собрал мужичье с ножами и луками и подступил к городу под знаменем Солнца, что вручили ему в ашраме. Горожане бросились ему навстречу с факелами, зажженными у алтаря Сурьи, и старый негодяй Аспамихр объявил его царем. Мне, мальчишке, удалось бежать, а отца… живым замуровали в стену! — Меч Пакора сверкнул молнией, и целый куст, срубленный под корень, отлетел в сторону.
— Эти солнцепоклонники хуже чумы, — проговорил сквозь зубы Валерий. — Лет двадцать назад здесь, а потом у Царя-Лекаря побывал Аполлоний из Тианы. Теперь этот бродяга — великий маг и пророк, а еще большой интриган. Это он подбил Виндекса, наместника Галлии, на мятеж против Нерона, а теперь подстрекает Веспасиана домогаться трона. Нет, если и осуждать Нерона, то за излишнее милосердие к таким… философам.
— Ты хвалишь Нерона, а он загнал тебя сюда, на край света, — заметил Стратон. Валерий гордо поднял голову.
— Для меня это не опала, а служба. Я, Гай Валерий Рубрий, римский всадник, и живу, чтобы служить Риму! Я не знаю, кто сейчас император — Гальба, Отон, германский дикарь Вителлий или тихоня Веспасиан. Знаю одно: Рим должен обрести новые силы здесь, на Востоке, и Нерон — величайший император, потому что понял это!
— Так ты послан сделать мое царство римской провинцией? — хищно осклабился Пакор.
Лицо римлянина осталось невозмутимым.
— Не бойся. Ни Рима, ни меня. Империя не глотает больше, чем может переварить. Я в свое время отсоветовал Нерону обращать в провинцию Боспор. Достаточно будет, если на восточной границе Парфии вдруг появятся две державы, дружественные Риму: твоя, Стратон, в Бактрии и твоя, Пакор, в Индии. Потом мы поможем тебе, сын Гондофара, стать великим царем Парфии вместо этого варвара Вологеза, чью дочь ты, кстати, опозорил, а ты нам отдашь Армению и Месопотамию. И на твоих монетах будет стоять «филэллин и филоромей» — «друг греков и Рима».
Неслышными шагами к ним подошел Шивасена.
— Да хранит вас Шива! Кажется, в нашу шахматную игру вмешивается еще один игрок. В городе появился Вима Кадфиз с самыми отъявленными разбойниками из дружины его отца — горцем Сунрой, сарматом Ардагастом…
— Ардагаст? — перебит его Валерий. — Если это тот, кого я знал… Когда я был послом на Боспоре, там затевалась хитрейшая интрига против царя Котиса. В ней был замешан некромант Захария, ученик знаменитого Симона-мага. И вот, представьте себе, некроманта и его демонов одолели трое нахальных мальчишек: Рескупорид, сын Котиса, аорсский царевич Инисмей и Ардагаст, полусармат из глухих северных лесов. У этого Ардагаста был могучий амулет: золотой диск с пятью головами грифонов…
Непроницаемое узкоглазое лицо Шивасены дрогнуло.
— Этот талисман теперь на рукояти грозового меча Куджулы! Самого меча с ними, кажется, нет. Но эта шайка первым делом направилась в храм Сурьи.
— Тем более нужно спешить! — Рука Валерия энергично разрубила воздух. — Только колдовства и вмешательства богов нам здесь не хватало! Сакской конницы в городе нет, она вся на Инде. Там же и союзники Фраата — вольные кшатрии из Яудхеи. Парфянские вельможи, однако, далеко не все за нас.
— Кто не за нас — до утра не доживет. Это я беру на себя, — спокойно произнес саньясин.
— Значит, этой ночью! — Глаза Пакора вспыхнули бешеной радостью. — Ради этого я жил. О Бахрам, бог победы, не дай мне умереть, не отомстив, а остальное я сумею и сам!
— Ты со своими людьми пройдешь без помех до самых покоев Фраата. Это тоже беру на себя я.
— Магия?
— Невежды наверняка назовут это магией.
— Фраат пригласил меня на этот вечер для философской болтовни. Значит, ищите его либо в спальне, либо в библиотеке — она рядом, — сказал Стратон. — А скрыться ему не дам я… Видишь, Пакор, две величайшие державы мира помогают тебе в лице Валерия и Шивасены. Если бы Сын Неба послал сюда войско, о котором его просил мой отец…
— Сын Неба послал меня, — отрезал саньясин. — Для такой отдаленной и варварской страны этого достаточно. Я не только воин и лазутчик, но и маг.
* * *
Трое всадников въехали во двор храма Сурьи. Стены храма были покрыты искусной резьбой, среди которой выделялись четыре огромных колеса, так что здание походило на громадную каменную колесницу. Индиец в широких штанах и тюрбане подметал двор. Рядом за оградой из крепких деревянных столбов стоял большой старый слон, разукрашенный лентами, с золотыми кольцами на бивнях.
— «Александр, сын Зевса, посвящает Аянта Солнцу», — склонившись с седла, прочитал на кольце Вима.
— Так это и есть слон царя Пора, который защищал своего раненого хозяина, когда его войско разбили яваны? Ему, наверное, четыре сотни лет, — сказала Ларишка.
— Говорят, его благородная душа уже раза четыре вселялась в новорожденных слонят после смерти старого тела. А кольца им потом надевают на бивни. Он давно заслужил родиться человеком, но заботится о храме и его доходах, — почти что с издевкой проговорил Вима.
Слон прищурился, набрал хоботом воды из пруда и окатил ею царевича кушан. Потом погладил хоботом по плечу Ларишку и коснулся ее седельной сумки. Тохарка понимающе подмигнула, развязала сумку и поднесла слону большой кусок тростникового сахара, который тот тут же отправил в пасть.
— Вот видишь, священный слон благословил тебя на царство. А Ларишка за ее щедрую жертву станет царицей, — усмехнулся в золотистые усы Ардагаст.
— Только на одном троне с тобой! Не знаю, правда, где он будет. У моего отца всего лишь княжество.
— Мир велик, мой меч крепок, и боги со мной. Значит, найдется царство и для меня!
Индиец отставил метлу и согнулся в поклоне перед Вимой.
— Твоя же будущая царица, о сын владыки кушан, вечером ждет тебя во дворце. Правда, она сама об этом еще не знает.
Индиец, на редкость светлокожий, выпустил из-под тюрбана прядь волос, завязанную узлом, и воткнул спереди в тюрбан фазанье перо.
— Сунра! Ты всеведущ, как Михр.
— У Михра тысяча ушей и десять тысяч глаз, а у меня четверо знакомых среди таксильских воров.
Четверо вошли в храм. Стены его изнутри были отделаны алым камнем, и золото статуй сверкало в падавшем из узких окон свете, будто рассветное солнце. Больше всех была обложена золотом статуя бога, которого индийцы звали Сурьей, саки и парфяне — Михром, и лишь брахманы помнили его древнее арийское имя — Митра. Бог стоял на колеснице, запряженной семью крылатыми конями. Голову окружали лучи, а в воздетых руках алели два лотоса. Полуголый и безбородый, как и все индийские боги, Солнце-бог был, однако, обут в кочевнические сапоги и опоясан витым поясом, с которого свисал меч. Золотые волосы и простое, веселое лицо с закрученными усами до того напоминали Ардагаста, что Ларишка звонко рассмеялась. Рядом стояли еще две статуи: Александра — из золота и Пора — из черной меди. На алтаре красного камня были выложены жемчугом священные знаки.
