Между тем часы Петропавловской крепости пробили одиннадцать часов. Из Зимнего дворца на улицу стала выходить знать. Выбрались из кареты и князь с бароном. Присоединились к процессии. Шли медленно, на почтительном расстоянии. Игнат Севастьянович невольно уловил на себе взгляд князя Петра Федоровича. Будущего монарха явно привлек костюм гусарского офицера. Причем наследник нисколько не сомневался, что кавалерист сей в свое время проходил службу при короле прусском Фридрихе II.
— Сейчас для народа по приказу матушки императрицы выставлено угощение, — прошептал неожиданно князь. — Жареные быки, бочки с вином, целые горы хлеба. Вечером на Неве будет великолепный фейерверк, не уступающий потехам Петра Алексеевича. Елизавета Петровна желает, чтобы церемония вошла в историю и затмила своим размахом шутовскую свадьбу, устроенную Анной Иоанновной.
Игнат Севастьянович еле сдержал улыбку. Уж не хотела ли государыня таким образом унизить обоих венчающихся? Сравнение, приведенное князем Сухомлиновым, вышло каким-то двояким.
Процессия между тем вошла внутрь. Князь и барон проследовали за знатью. Разместились возле колонны. Отсюда было видно почти все. Резной алтарь, священников, молодоженов, а главное — остальных посетителей.
Государыня императрица в роскошном платье рядом с Бестужевым. Оба французских дипломата примостились в глубине зала. Наблюдали за происходящим, не обращая на присутствующих никакого внимания. Английский посол с переводчиком, последний что-то вполголоса говорил. Скорее всего, переводил, как предположил Игнат Севастьянович, слова, произносимые патриархом.
— Граф Разумовский, — проговорил князь и ткнул барона в бок.
Игнат Севастьянович проследил за взглядом князя Сухомлинова и увидел молодого человека лет тридцати шести.
— Морганатический[1] супруг императрицы Елизаветы Петровны, — прошептал князь. — Сын простого украинского казака Григория Яковлевича Розума. Гляди, чего он достиг… третье лицо в государстве, после государыни и канцлера. Мой начальник.
Игнат Севастьянович прекрасно знал, что Разумовский был полковником Лейб-гвардии Конного полка, но вынужден был сделать удивленное лицо.
— Лишь бы мне ему на глаза не попасться.
Явно, князь Сухомлинов должен был находиться среди офицеров, а не в соборе. Значит, как понял Игнат Севастьянович, офицер, что закрыл глаза на его отсутствие, — не полковник Разумовский, а кто-то другой.
— А может, стоило к нему за помощью обратиться? — прошептал барон.
— К Разумовскому? Да нет. Не стоит. Фаворит-то он фаворит, а политику с постелью никогда не путает. Рядом с ним его брат — Кирилл. Граф Российской империи, а с недавних пор — камергер.
Семнадцатилетний отрок стоял рядом с Алексеем Григорьевичем и глазами поедал Екатерину Алексеевну. Совсем еще юн, отметил Игнат Севастьянович. Совсем еще недавно граф учился у знаменитого математика Леонарда Эйлера. Для чего и был отправлен по указу государыни два года назад сначала в Гёттингенский, а затем и Берлинский университет. Вернулся, как предполагал барон, в Санкт-Петербург недавно. Вполне возможно, только на церемонию венчания.
— Генерал-прокурор Никита Юрьевич Трубецкой, генерал-губернатор города Москвы Александр Борисович Бутурлин, генерал-поручик Салтыков Петр Семенович, — продолжал перечислять присутствующих князь Сухомлинов.
Барон только и успевал оглядывать называемых людей. Сравнивать то, что он перед собой видел, с тем, чему его учили.
— Генерал-поручик Шувалов, — вдруг проговорил князь, и в голосе, как показалось Игнату Севастьяновичу, прозвучала нотка страха. — Инквизитор. Сейчас состоит под началом Ушакова.
Барон взглянул на тридцатипятилетнего отрока, стоявшего позади, как предположил Игнат Севастьянович, скорее всего, не иначе старика Ушакова. На Шувалове орденская лента Александра Невского, взгляд, как отметил барон, словно у орла — цепкий. В их, в отличие от Ушакова, сторону не смотрит.
А между тем церемония длилась и длилась. Барон даже начал уставать. Наконец все закончилось. К ним подошел человек Бестужева, когда они выходили из собора.
— Граф будет ждать вас после банкета в Зимнем дворце, — проговорил он и тут же скрылся в толпе.
— Я же говорил, барон, что канцлер сам сообщит, когда и где мы с вами сможем с ним поговорить.
Зимний дворец. Просторный зал. Здесь Игнат Севастьянович один раз был в своей предыдущей жизни. Это было все перед той же Первой мировой. Вот только тогда уже не до танцев было. Сейчас барон не завидовал будущей императрице. Девушка вот уже который час танцевала с бесконечной чередой престарелых вельмож. Игнат Севастьянович среди прочих отметил и графа Ушакова. Когда же очередь наконец-то вот-вот должна была подойти к нему, он приметил в дверях все того же лакея Бестужева. Человек графа сделал знак рукой, и князь Сухомлинов сказал:
— Пора.
Барон недовольно взглянул на приятеля.
— Да натанцуешься еще, — прошептал Феоктист.
— Но не с будущей государыней.
Проговорил и тут же заметил, как князь удивился.
— Неужели вы, барон, считаете, что она когда-нибудь взойдет на трон?
— Так ведь Елизавета Петровна взошла…
— Так ведь это же дочь Петра.
— Ну и что?
— А это какая-то немка.
— Так ведь и князь Петр Федорович тоже не полнокровный русский.
— Эвон вас куда, барон, понесло. Так это ведь не наше с вами дело.
Вдоль стены, обходя графов и князей, они прошли всю комнату и выскользнули в темный коридор. Только несколько факелов освещали узкий проход в одну из дальних комнат, где сквозь щели двери пробивался свет.
— Государыня, — прошептал князь Сухомлинов, — надеется, что Екатерина забеременеет и родит для нее наследника императорского трона.
— А как же Петр?
— Петр? — Офицер усмехнулся. — Он не рожден для власти. Его удел — княжество.
Они остановились у дверей. Князь Сухомлинов поправил кафтан и открыл дверь. Вошли в освещенное солнечными лучами помещение. Замерли на пороге.
— Добрый вечер, господа, — проговорил, поднимаясь из-за стола, граф Бестужев. Затем взглянул на Сухомлинова и спросил: — Так это и есть твой немец?
— Он, ваше сиятельство.
— Тогда оставь нас наедине, князь.
Офицер поклонился и ушел. Было слышно, как он прошел по длинному коридору и вышел в зал, где все еще танцевала Екатерина. Бестужев-Рюмин указал рукой на кресло, что стояло рядом со столом, и произнес:
— Присаживайтесь, барон.
Пока гусар садился, достал из-за стола письмо французов и положил перед собой.
— Откуда оно появилось у вас, барон? — поинтересовался канцлер. — Впрочем, можете не говорить, барон. Я догадываюсь. Моим людям удалось расшифровать его. Что бы вы, барон, хотели бы получить за эту услугу?
— Я хотел бы поступить на службу, ваше сиятельство.
— На службу? А вы знаете, что это в сложившейся ситуации довольно сложно сделать?
— Догадываюсь. Я слышал уже не от одного человека, что немцу на Руси сейчас тяжело. Но я готов вытерпеть все трудности, чтобы эта страна стала моей родиной.
— Поэтому вы и выкрали это письмо?
— В какой-то степени. Видите ли, ваше сиятельство, — проговорил барон, — пусть я и родился в Пруссии, в стране, которую вы ненавидите, но душой я русский.
Игнат Севастьянович вдруг понял, что не лукавит. Тривиальная фраза, прозвучавшая из уст иностранца, была бы пафосной, но только не в отношении барона фон Хаффмана. Душа Адольфа осталась в Пруссии. Бестужев удивленно взглянул на гусара. Ему на мгновение показалось, что слова барона были искренни.
— Да, но вот только как это доказать? — молвил Великий канцлер, поднимаясь из-за стола.
Он подошел к окну и взглянул на улицу, где уже начался фейерверк. Было видно, как взвиваются в голубое небо яркие огни.
— Вот им-то, — Бестужев указал рукой в окно, — как вы докажете, что вы не тот немец, под которым они находились столько лет. Вам известно, барон, что они, — Игнат Севастьянович прекрасно понимал, что канцлер имел в виду сейчас русский народ, — ненавидят молодоженов? Они для них немцы. Даже принятое православие не сблизит их с массами. Елизавета Петровна прекрасно понимает это, поэтому и желает, чтобы появился наследник.
— Но он ведь тоже будет немцем!
— Ошибаетесь, барон, рожденный в России уже русский, пусть даже в нем течет девяносто девять процентов немецкой крови. Вы же, барон, родились там, а не здесь. Выходит, вы немец! Такой же, как Лефорт, Бирон, Остерман…
Бестужев замолчал. Вернулся к столу, сел. Убрал бумагу в стол и произнес:
— Но не все так плохо, как кажется. У меня есть идея, барон, которую я попытался воплотить, — продолжал канцлер. — Я нашел вам одно место, которое устроит и меня, и вас, и государыню, и человека, которому вы будете служить.
