надо. Дело свое делать грамотно и добросовестно. Эту продукцию от любой другой отличить можно? А? Не слышу? Так тогда и вообще непонятно, о чем речь! Где появится – отследить всю цепочку, за ушко – и на солнышко. Еще и чище станет, когда всяческих корыстных двурушников, расхитителей, нечисть всякую…
Ну, теперь он не остановится, пока не выскажет все, что знает, про поганую метлу, каленое железо и бараний рог. Что там еще? А, серии, маркировку вплоть до изотопов, во многих, кстати, случаях вовсе несовместимых с технологией, журналы для поединичного учета, чтоб, значит, совсем уж как с дензнаками. Это, надо сказать, на него не похоже. Что-нибудь конкретное – это не в его привычках. Это он, надо сказать, рискнул. Видно, тоже не в шутку разволновался.
А в конце концов было резюме:
– … а наказывать мы Дмитрия Геннадьевича не будем. Мы поступим по-другому. Мы поставим его отвечать за этот участок работы…
Вот так вот: не по-отечески даже, а по-Отечески, в лучшем стиле незабвенного Хозяина.
… а вот если он справляться не будет, вот тогда-то мы его и накажем. Если будет необходимость. Что вы на это скажете?
– Готов выполнить любое поручение Партии и задание правительства.
– Что ж ты не радуешься? Все не просто обошлось, а прошло, прямо-таки как в сказке… Братуха, да если ты теперь сумеешь себя правильно поставить, то через полгода полковником будешь! А через год – генералом! Генерал-майор ГБ Гаряев – как тебе?
Потенциальный генерал-майор ГБ, не отвечая, махнул в единый дух стакан "Посольской", что было для него, вообще говоря, вовсе нехарактерно (он не запил даже после своего памятного падения), и только потом поднял на собеседника дикий взгляд:
– Нет, ты что – правда не понимаешь? И ты тоже? Вся страна, от министра и маршала и до пастуха в колхозе тащит все, что может! Весь интеллект нации сосредоточен на этой проблеме, потому как иначе было не выжить, только о том, как стащить, и думают. Это ж тебе не плутоний, не пулемет какой-нибудь, а все сплошь справные и пользительные в хозяйстве вещи.
– Так блюди, раз приставили!
– Да не в моих это силах, понимаешь?! Не в моих, не в чьих, и вообще не в человеческих!
– Не ссы, – рассосется. Главное – не бери в голову, не накручивай себя.
– Не, – Гаряев, подумав, принял еще полстакана, еще подумал и повторил, – не рассосется. Дважды-два – четыре. Нельзя знать даже, что такое может существовать.
– Ты того – темпы сбавь. Вырубишься.
– Поверишь, – не действует! Тут ведь такое дело, что вообще никто ничего не должен знать, даже слухов не должно быть никаких и ни единого… А тут ты такой приходишь, весь из себя, и, оказывается, – полностью в курсе дела. По-хорошему, ежели уж меня прямо с сегодняшнего дня, я и тебя должен был бы того… И всех причастных, и всех, кто в курсе. Ты хоть это понимаешь, придурок? И что я вовсе не шучу, и что очень может быть, что завтра…
– Нет, – голосом некоего обобщения всех ядовитых змей просвистал его собеседник, – это ты придурок. Идеалист сраный. Как все умники, в упор не видишь са-амых простых вещей.
– Каких это?
– Да вот таких, которые в этой стране даже кретины понимают! Понял? Можно ничего другого не понимать, но все у тебя будет в порядке, ежели уж это ты понимаешь всем сердцем.
– Так просвети.
– Всего несколько принципов. Умри ты сегодня, а я – завтра. Каждому – до себя. В глазах начальства дело таково, как о нем докладывают. В любом случае лучше быть начальником, нежели подчиненным. А уж это не просто истина, но – Истина! Ты, кстати, во-первых – закусывай, а во-вторых – плесни другу, а то впрок не пойдет…
– Нет, – Гаряев, который, одновременно, и слушал и не слушал, вроде бы думая о своем, ответил невпопад, – но к-какие же однако… И не знаешь, за кого первого бога молить, за того, который в бараний рог и каленым железом повторно, или за нынешнего отца-благодетеля… Нет, ты понимаешь, – они такой язык выдумали, что на нем нипочем не скажешь то, что хочешь. Вот пробовал сегодня, – так не вышло. Язык сам по себе поворачивался рядом. Хочешь сказать: "Мандец вам всем в ближайшее время" – а получается: "Данная группа технологий может, знаете ли, представлять определенную такую, понимаете ли, неопределенную такую угро-озочку, ма-аленькую такую, – для Нашего Общего Дела". В малообозримой такой перспективочке… Понимаешь?
– А говоришь – не действует. Уже пятнадцать минут слышу от тебя сплошные: "Ты меня понимаешь?"
– Бар-раны все – и все! И больше ничего не скажешь! Ни х-хрена!
– А если ты такой умный, то что ж не генсек? Непонятая душа, понимаешь! Понимают побольше тебя, ежели поняли главное: на их век хватит.
– Совсем не уверен, – неожиданно трезво фыркнул Гаряев, – со-овсем!
– Слушай, Дим, – неужто все и впрямь так серьезно?
– Еще хуже. И никто, ни х-хрена…
– Тогда слушай сюда: ежели уж ты так уверен, что все окончательно пропало, – я вот почему-то не верю – и все! – с тобой вместе, так сделай все от тебя зависящее, чтобы как можно дольше сберечь в целости свою конкретную шкуру! М-м-м-м… А ежели совесть мучает, так подумай хотя бы о том, что с тобой все-таки хоть что-то, да получится… Сам же говорил, что все остальные ничего не понимают!
– А ты?
– И я, – с готовностью кивнул собеседник, – не вполне. Никакой трагедии, во всяком случае, ни в чем не вижу.
– Бог ты мой! Да что ж кругом ни у кого, ну, никакой фантазии! Ты хоть сны-то видишь?
– А как же! Вот хоть сегодня: приснилась твоя кис-слая р-рожа, так поверишь ли, – в холодном поту проснулся!
