в том смысле, что не имеет никаких сомнений и оттого как-либо противостоять ему совершенно невозможно… С одной стороны, – хорошо, что он молчит, но с другой, – он ведь, когда-нибудь, что-нибудь да скажет. Самое страшное, что вдруг проросший в каком-то дьявольском закутке одного из бесчисленных НИИ ужас для них, – как конфетка ребенку. Возможность наконец-то, в чем-то – да утереть нос Штатам, возможность, которая сама по себе уже давно им не нужна, но зато ставшая чем-то вроде символа веры. И меры предосторожности они считают, – если еще умеют считать, – чем-то вроде привычного им всем еще с Владимира Ильича режима секретности. Он сдержался, и, приняв вид легкой академичности, взялся объяснять и втолковывать:
– Тут мы имеем со своего рода дилеммой. Предположим, мы с самого начала ограничиваем применение этого класса методов только оборонной промышленностью. У нас тысячи заводов, десятки тысяч руководителей производства, миллионы инженеров и десятки миллионов рабочих. У всех – план, у всех – смежники, у всех те или иные… узкие места. С возникновением производственной необходимости в сотнях тысяч случаев, при срывах сроков или технических заданий, при возникновении затруднений будут попытки разрешить их при помощи новоявленной палочки-выручалочки. Смекалистые люди – найдутся. На каждом заводе и в каждом цеху. Будут пытаться обойтись без хронически подводящего смежника, и на этом основании, из самых благих намерений будут требовать, чтобы в качестве исключения, ради выполнения плановых заданий в срок и с высоким качеством… И в некоторых случаях мы неизбежно будем уступать. Возникнут варианты применения, непредусмотренные, в том числе самими создателями и разработчиками. Чтобы в таких условиях проконтролировать все, не хватит никакого Главного Управления, тем более что даже там не все сотрудники одинаковы. Нельзя предсказать, насколько важной или перспективной окажется та или иная мелочь, разработанная каким-нибудь ушлым технологом в Перми, Улан-Удэ или Воскресенске. Когда общее число причастных достигнет какого-то определенного порога, где-то непременно рванет. Если говорить начистоту, – всем присутствующим здесь известно, какой процент предприятий работает у нас прямо или косвенно на оборону и спецтематики безопасности.
– Можно! Всегда можно ограничить использование, значит, только теми областями, где без этих методов обойтись нельзя. Остальное делать по-прежнему…
– Простите? Не понял? Вы считаете допустимым делать… изделия заведомо хуже, чем есть возможность? Занижать технические задания? Сказать тому же Григорию Александровичу, чтоб делал самолеты помедленнее, пониже, вооруженные похуже и не такие надежные? Это как – понарошку? И что вам на это скажет товарищ Седьмак? Или мы от него скроем имеющиеся возможности, как от ненадежного и идейно нестойкого?
– Ну почему вы так… А!
– Слушай-ка, – а что будет-то? Чем ты нас пугаешь? Ну, прознают, – дальше-то что?
– В какой-то мере можно ручаться за Европейские области РСФСР, Белоруссию, восточные области Украины, пожалуй – Северный Казахстан и Молдавию. Во всех других случаях опаснейшие новации могут попасть в руки к бандитам, подпольным дельцам, националистическим недобиткам и скрытым врагам социализма. Всем тем, кто наши ценности не приемлет исходно. А, получив в свои руки какие-то возможности, они могут увлечь за собой колеблющихся… Вот, пожалуй, и все?
– Можно мне?
– Давай, Дмитрий Филиппыч…
– Можем ли мы гарантировать, что подобные методы не будут независимо открыты в крупнейших империалистических странах? Независимо, или в связи с самыми смутными слухами?
– Нет, – Гаряев бесстрастно пожал плечами, – таких гарантий, разумеется, не может дать никто. Наоборот. Тем более, если в руки к кому-то попадут самые невинные образцы… В общем, – шила в мешке не утаишь.
– Таким образом, первое ваше предложение, по существу, бесполезно?
– Бесполезно. Хороших выходов тут вообще нет, а этот… Этот показался мне наилучшим из плохих.
И тут подала свой могучий голос артиллерия Резерва Главного Командования. Болшезубый, словно очнувшись, разогнулся каким-то зазубренно-угловатым движением и приступил:
– Вот мне удивительно, – начал он тихо, вроде бы с сожалением и продолжая пока что глядеть в стол, – какие пораженческие настроения имеют место у некоторых наших молодых коммунистов. Да, именно пораженческие, другого слова не подберешь. Он говорит подобные вещи людям, которые не дрогнули, не утратили уверенности в окончательной победе даже когда оккупанты стояли у стен столицы нашей Родины. Когда миллионы советских граждан отдавали свои жизни, ни на минуту не усомнившись в правоте, значит, и победоносности наших идей. Партия вывела страну из разрухи, из сплошной неграмотности, Партия восстановила страну после войны и с честью держит знамя социализма в сплошь враждебном, значит, окружении, а тут… Товарищ сам выдумал, – именно выдумал, я не побоюсь этого слова, – проблему и сам же дрябло опускает перед ней руки. И ведь это не просто коммунист, товарищи, это товарищ из Госбезопасности, унаследовавшей лучшие традиции Органов ЧК-ОГПУ-НКВД, у колыбели которых стоял сам Дзержинский… Этот человек долгое время работал под руководством присутствующего здесь уважаемого э-э-э…
Вдруг не вспомнив, он неопределенно указал в сторону бледного от ярости Инквизитора, а потом, словно внутри у него что-то щелкнуло, сразу же, без перехода, перешел от заклинаний – к выводам:
– В общем, товарищи, я считаю даже разговоры о том, что Партия якобы бессильна перед какими-то проблемами, которые яйца-то выеденного не стоят, не в силах, значит, ответить на вызов времени, безусловно, неуместными, вредными, недопустимыми. Таким, значит, образом.
Дмитрий Филиппович деликатно кашлянул, вопросительно глянул на Балабоста, увидел едва заметное шевеление тяжелых век и осторожно вступил:
– Очевидно, Андрей Денисович, вы не вполне поняли нашего молодого товарища. Разумеется, партия крайне далека от капитулянтских настроений, а он, впервые столкнувшись с серьезной и принципиально-новой проблемой, весьма добросовестно в нее вник. У нас неравнодушная и думающая смена, товарищи, и мне кажется, что мы можем только поблагодарить товарища Гаряева за проделанную работу… Другое дело, что, ознакомившись с обстоятельствами, он отреагировал слишком эмоционально. Он еще не понимает, что идеал в жизни – редок, и столь же редко удается сделать что-нибудь раз и навсегда. Приняв однажды какое-то верное решение. Куда чаще удовлетворительное положение достигается каждодневной работой. Каждодневным принятием малых решений. Как чистота достигается ежедневным подметанием. – И тут он позволил себе ле-огонький такой, почти незаметный выпад в сторону Большезубого, – Но у Андрея Денисовича, разумеется, есть какие-то конкретные предложения? Простите, я перебил…
– Моим предложениям тыща лет! Они всем известны. Работать, значит,
