но и поведать за скромное вознаграждение многочисленные подробности о ее жизни. Жаль, что рядом сейчас нет Перпонше, вот его бы я точно отправил в разведку.
А не прогуляться ли мне в ближайший кабак, да не переждать ли там этот час?
Я уже собрался было так и сделать, когда внезапно заметил еще одно знакомое лицо. Граф Рошфор, прикрытый плащом и в широкополой шляпе, почти скрывавшей лицо, вышел из-за угла собора и быстрым шагом достиг входа.
Любопытно! Этому-то что здесь надо?
И практически сразу к собору подъехал кортеж, состоящий из богато украшенной золотом кареты, место которой было скорее в музее, чем на улице, и пары десятков всадников.
Из кареты вылез высокий мужчина с тонкими чертами лица, подкрученными усиками, томным и в то же время пустым взглядом. За ним выбрались две дамы с белыми, накрахмаленными лицами. Всадники спешились и выстроились в подобие коридора, отгораживая от важного мужчины прочих людей на площади. К ним присоединились слуги в ливреях, до этого ожидавшие прибытие хозяина в сторонке.
Я не видел его прежде, но догадался, кто передо мной. Гастон Орлеанский, он же герцог Анжуйский, герцог Шартрский, герцог Аласонский и граф Блуа. Месье. Один из главных заговорщиков.
Гастон и две дамы проследовали к собору, с ними же зашли четыре человека охраны. Все прочие остались дожидаться на площади.
Пожалуй, я все же пренебрегу своей нелюбовью к церковным церемониям и загляну внутрь, больно уж любопытная компания там собралась!
Недолго думая, я прошел к входу, у которого два крепких человека в церковных одеяниях осуществляли фейс-контроль. По мне они мазнули долгими взглядами, но проход не перекрыли, и я ступил под своды величайшего и известнейшего в мире собора. Вот только торжественность момента я не оценил, меня гораздо больше занимали пришедшие на мессу гости.
И только я зашел внутрь, как церковный хор громко запел вступительный гимн. Месса началась.
Изнутри собор выглядел немного иначе, чем я его помнил по двадцать первому веку. Не было органа, который установят лишь через сто лет. А впереди, у алтаря имелась высокая поперечная каменная ограда, которая скрывала аристократов, пришедших послушать мессу, от глаз простого народа, коих, кстати, было много — собор вмещал в себя до девяти тысяч посетителей, и, хотя, сейчас тут собралось гораздо меньше людей, все же было довольно тесно, особенно в задних рядах, где все толпились, отдавливая друг другу ноги, и негромко переругивались.
От горожан пахло чесноком и кислым вином, плюс вездесущий запах навоза — и все в сумме создавало впечатляющий аромат.
Ни герцога Орлеанского, ни графа Рошфора, ни других важных персон со своего места я не видел — пришлось пробиваться вперед сквозь человеческое море, буквально локтями расталкивая собравшихся.
— Смотри, куда прешь! — здоровенный мужик попытался схватить меня за плечо, уж больно бесцеремонно я его отпихнул, но резкий удар локтем в солнечное сплетение заставил его отшатнуться и судорожно хватать ртом воздух. Ничего, отдышится.
Собор поражал свои величием — умели же люди строить! Каждый раз, когда я видел подобные артефакты древности, у меня возникал лишь один вопрос — как? Без строительных кранов и техники, без нынешней архитектурной школы с миллионами чертежей — и выдавать такие объекты.
Главный неф собора достигал сто тридцати метров в длину, а его высота — тридцати пяти метров.
Сквозь витражи XIII века, представляющие Богоматерь и персонажей Ветхого Завета, пробивалось яркое июльское солнце, играя всем спектром цвета и освещая лица пришедших на службу людей, делая их интереснее, значительнее.
Наконец, я добрался до ограды и беспрепятственно обошел ее сбоку, попав на сторону знати. Тут было веселее: если позади горожане слушали мессу стоя, то аристократы сидели на деревянных лавках. К сожалению, отдельных балконов для особо важных персон предусмотрено не было, но лавок хватало с избытком.
На алтарях горели сотни свечей. Хор исполнял очередной по счету гимн, а я, примостившись на одной из лавок с самого боку, углядел, наконец, носатое лицо Гастона Орлеанского.
Герцог умиротворенно смотрел перед собой, то сильно, почти до крови сжимая свои тонкие губы, то шевеля ими время от времени, и, кажется, непрестанно молился. Две дамы, сопровождавшие его, сейчас сидели с каменными лицами по бокам.
Мария Медичи отсутствовала.
Но ее я и не ожидал здесь увидеть, зато графа Рошфора я довольно быстро отыскал взглядом. Граф стоял, укрывшись за одной из колонн, и наблюдал не столько за мессой, сколько за собравшимися в соборе людьми. Главным его интересом служил Гастон, хотя и помимо герцога здесь присутствовал целый ряд занимательных персон, за которыми Рошфор с интересом следил.
Де Шеврез я не увидел среди прочих. Мари религиозна, когда ей это выгодно. Сегодня же герцогине было просто не до того. Уверен, все ее мысли занимала будущая встреча Медичи и короля, и, конечно, она непременно гадала, сыграет ли ее ставка на меня, выполню ли я ее волю. Я вчера сделал все, чтобы она поверила — я не подведу. Иначе, боюсь, она могла попытаться отыскать иного исполнителя. А искать и обезвреживать еще одного киллера я бы не успел.
Моя таинственная незнакомка сидела в пятом ряду слева. Она была сосредоточена и вполголоса повторяла за хором слова гимнов. Лицо ее в этот момент показалось мне особенно прекрасным — чистым и одухотворенным, без тени фальши.
Зачем я ищу с ней встречи? Она ведь не какая-то там полузабытая юношеская любовь, с которой случайно встретился миллион лет спустя и внезапно вновь проникся воздухом былых лет.
Девушка с портрета — она была для меня лишь образом, а никак не живым человеком. Все это выглядит странно, сродни шизофрении. Я будто помешался. Зачем она мне? Что я ей скажу? Извините, мы знакомы, я видел вас на портрете четыреста лет тому вперед!
Но и не поговорить с ней я не мог. Меня тянуло. Что-то тревожно ныло в груди, едва я представлял, что не увижу ее больше. Я обязан был сбросить это наваждение, развеяв чары при личном общении, иначе я думал бы о ней постоянно.
Девушка была одна, без спутника или спутницы. Рядом с ней на лавке сидела пожилая матрона, одетая по моде прошлого века, подле которой сидели еще три девицы — явно ее дочери — такие же мощные, дородные, несмотря на юный возраст.
Я с трудом оторвал от нее взор, вновь сосредоточившись на Рошфоре, который, судя по всему, устроил здесь и сейчас место
