Сказав вес это в безупречном стиле прежних пьянок, Джек Хэлоуэй внезапно заговорил, как трезвый.
— Я, знаешь ли, недавно прочел твою книгу «М — русские? «. Сногсшибательно! Все эти психологические курьезы. Это свойственно, быть может, только вам, русским. Англичане, колонизируя острова и прочие пространства, тут же начинали стремиться к отделению от метрополии. У вас второе поколение спасшихся, не говоря уже о третьем, начинает мечтать о суровых объятиях передового, хотя и самого тупого, народа в истории. Суисидальный комплекс, нравственная деградация… но как вес это преподносится в твоей книге! Браво, Андрей, ни в журналистском мастерстве, ни в мистическом чувстве истории тебе не откажешь. Ей-ей, татарская сперма отравила вашу аристократию навсегда. Скажи, только честно: воссоединение с Россией, то есть поглощение Крыма Союзом, — это действительно твоя мечта или это… ну… или это такой твой политический прием? Мы не виделись несколько лет, дружище. Я хотел бы знать, что у тебя за душой.
Хэлоуэй пожирал Лучникова глазами. Две проволочки W накалились уже добела, и свет их гасил цветовую мешанину бутылок на стене бара и окон, открытых на Сен-Жермен-де-Пре. Мир выцвел и теперь полыхал в черно-белом интенсивном свечении. Мрак благородными складками висел прямо над головой. Лучников ощущал пожатия дистонии.
— Я никогда не говорил с тобой, Джек, на такие серьезные темы, — проговорил он. — Я предпочел бы и дальше, Джек, держать тебя за своего старого друга Октопуса…
Хэлоуэй усмехнулся, да так, что Лучников подумал: тот ли это человек, которого он знал, вправду ли это Октопус?
— Андрей, нет-нет, нельзя так долго не встречаться. Ты, должно быть, не все понимаешь. Ты понимаешь хотя бы то, что любой другой политический писатель в мире отдал бы много за такую беседу со мной? Ты не понимаешь, дурачок, что у меня к тебе предложение? Деловое предложение?
— Что у нас общего? — Лучников нажимал пальцами на глазные яблоки, но краски мира не возвращались. Тогда он выпил залпом двойной коньяк — и сразу все стало на место. — Если тебя интересует реклама, то «Курьер» и так отводит много места твоим фильмам, Лючия не сходит с наших страниц… «Жемчужина Острова», что ты хочешь…
— Чудак! — прервал его Хэлоуэй. — Мое предложение стоит подороже таких шлюх, как Лючия. Мы можем с тобой, Андрэ, воссоединить Остров с Россией!
— Что ты мелешь? — Лучников напружинился, схватил Октопуса за запястье, заглянул в глаза. — Что означает этот вздор?
— Месье Гобо, у вас немножко слишком отросло правое ухо, — сказал Хэлоуэй бармену, который на другом конце стойки занимался подсчетами. — Пройдемся, Андрей, по чистому воздуху. Терпеть не могу, когда у человека в моем присутствии отрастает ослиное ухо.
На бульваре американец взял Лучникова под руку, в некое подобие стального зажима и, увлеченно размахивая свободной рукой и, заглядывая в глаза, стал развивать идею.
Фильм. Они снимут гигантский блокбастер о воссоединении Крыма с Россией. Трагический, лирический, иронический, драматический, реалистический и «сюр» в самом своем посыле суперфильм. Тоталитарный гигант пожирает веселенького кролика по воле последнего. Лучников напишет сценарий. Собственно говоря, сценарий почти готов. Массовка готова. Снимать будет Виталий Гангут. Стокса попрем под жопу коленкой, слишком гениальным стал. Неважно, что Гангут в Москве, мы его вытащим оттуда, это сейчас не проблема. Принимаешь предложение, старик?
— Отпусти-ка мою руку, — сказал Лучников.
— А в чем дело? — как-то странно удивился Хэлоуэй, но руку не отпустил.
— Закурить хочу, — сказал Лучников. — Какого черта ты вцепился? Что я тебе — баба?
— Ты чудак, какой-то странный тип… — бормотал вроде бы растерянно могучий Октопус и так и не выпускал руки Лучникова. — Тебе предлагают миллионы, а ты…
— Ну-ка! — Свободной рукой, ребром ладони Лучников шарахнул по животу и вырвал свою левую.
Изумленный гигант остановился посреди текущей парижской толпы. На него оглядывались. Лучников отошел на несколько шагов, закурил свою «пантеру» и только тогда спросил:
— От чьего имени ты меня провоцируешь?
— Сволочь! — пролетело в ответ над головами парижан. Октопус зашагал прочь, но остановился через несколько метров и снова крикнул:
— Я тебе, как другу, а ты… говно! Еще несколько шагов в слепой ярости — и гулкой трубой от кафе «Де Маго»:
— Знать тебя не хочу!
Лучников не двинулся с места.
Хэлоуэй бухнулся в кресло на тротуаре, в последний раз показал кулак Лучникову и стал звать официанта.
Лучников увидел через улицу, что из «Липпа» вышел Сабашников. Он махнул ему рукой, и они стали двигаться ко входу в паркинг, где и встретились через минуту. Сабашников, изображая оскорбленную добродетель, поведал Лучникову, как развивались за эти полчаса события на дружеском кинообеде. Американские знаменитости в конце концов обозвали его дегенератом-дворянином, а Володя Гусаков высказался в том духе, что он, с одной стороны, белогвардейский недобиток, а с другой — красный жополиз, а Лючия Кларк расстегнула ему под столом «молнию» на ширинке.
— Как ты понимаешь, обстановка за столом стала невыносимой, не выдержали даже мои закаленные в ЮНЕСКО нервы, и я ушел, не сказав ни единого слова.
— За исключением? — спросил Лучников.
— Ну, я только лишь сказал на прощание, что их стол — это «табль де гиньоль», вот и все. После этого ушел, не сказав ни единого слова. За исключением, ну… Словом, все это кошмар. Миазмы вражды, неизбывного скандала отравляют мир. Близится час халокаста. Пока не поздно — в монастырь, куда-нибудь на Мальту, куда-нибудь на острова Тристан-да-Кунья… Не знаешь, где самый отдаленный и самый бедный православный монастырь?
Они выехали на поверхность, и теперь нужно было пробираться через все более и более сатанеющее движение на Правый Берег, на улицу Бьенфезанс, где вот уже пятьдесят лет жил неудавшийся деятель русской идеи генерал фон Витте.
Лучников ни слова не сказал другу о предложении американца. По сути дела, он и себе не сказал еще ни слова об этом. Он знал, что его будет разбирать злоба все больше и больше, когда он начнет размышлять над этим кощунственным, типичным для растленных «манимэйкеров» с холмов Беверли предложением.
Так или иначе, он приказал себе пока не заводиться, вернулся в карусель своего парижского дня и вспомнил о том, что следует позвонить в советское посольство.
— Алло! Товарищ Тарасов? С вами говорит Андрей Лучников.
— Добрый день, господин Лучников, — расплылся в трубке любезнейший голос. — У телефона Мясниченко.
