– Однако ты суров, сын мой… – пробормотал не ожидавший такого резкого поворота дел архиепископ. – Ты больший Фотий, нежели сам митрополит.
– Мне некогда ловить митрополита, отче, и посему я обращаюсь к тебе. Дашь ли благословение моей рати на крестовый поход супротив княжества Литовского и Польского? Призовешь ли людей поддержать нас в этой битве? Новгородцев – помогать, литовцев – встречать хлебом-солью? И что самое главное: примешь ли под свою руку приходы, что нам удастся вырвать из лап отступника? Полагаю, в тамошние епархии понадобится назначать новых епископов и священников, дабы ересь не зародилась снова.
– Господь всемогущий, всевидящий, дай мне силу перед искусом сим… – перекрестился новгородский архиепископ.
– Думаешь, это не он послал меня к тебе, отче? – подступил к нему Егор. – Думаешь, не он надоумил тебя показать мне это письмо? Ведь все в руках Господа!
– Остановись, сын мой, не богохульствуй! – взмолился священник, отошел к своему «трону» и тяжело упал на него. – Крест взваливаешь на меня, княже, не по силам сим…
– А кто нас когда спрашивал, отче, что нам по силам, а что нет? – остановился перед архиепископом Вожников. – Какой крест дали, с тем жить и придется. Кряхти, но неси. Что скажешь, отче? Новой митрополии нужен иерарх. И не потом, а еще вчера.
– Митрополита Фотия Господь избрал для сей службы.
– Где же я его сейчас искать буду, отче? Фотию не судьба.
– Князя литовского гордыней попрекнуть, а самому ей же поддаться? – повысил голос Симеон.
– Ну так… если Фотий мешает… – Княгиня Елена возле шкафа громко щелкнула пальцами.
– Нет! – вздрогнул архиепископ. – Ни в коем разе!
– Мне нужен ответ, – поторопил священника Егор. – События меняются слишком быстро.
– Я должен помолиться, сын мой, – наконец сказал Симеон. – Господь вразумит меня и наставит на путь истинный.
– Надеюсь, хотя бы утром он даст тебе достаточно ясный ответ?
– Зачем ты торопишь меня, княже? – повысил голос арихепископ. – Как бы ты ни спешил, нужны многие дни, дабы набрать достаточно чернецов, чтобы заменить сотни священников, и достаточно игуменов и настоятелей, дабы заменить епископов!
Священник вдруг понял, что говорит, и спешно перекрестился. Потом перекрестил трудных гостей:
– Ступайте с Богом, дети мои. Утро вечера мудренее.
Симеон прикрыл глаза, смиряясь с тем, что внутренне он уже почти согласился с посулами лихого заозерского атамана, принесшего ему прямо в руки тайную давнишнюю мечту.
Архиепископ служил не себе. Он служил Богу и своей епархии, он заботился только о Вере и процветании доверенных ему монастырей и приходов. Он хорошо знал, что добрался до пределов своих возможностей, что боярский сын из северной Руси никогда в жизни не станет ни митрополитом, ни, конечно же, патриархом. Но душа его не желала останавливаться, и в грезах своих не раз он все же всходил по ступеням на кафедру никогда не зримого им царьградского собора Святой Софии. В мечтах же более скромных, на смертном одре, в почете и всеобщем уважении, он передавал новгородскую епархию в руки преемника, зело приросшую новыми приходами и обителями, разбогатевшую и усилившуюся. Чем и вызывал всеобщее восхищение и поклонение.
Мечты, мечты… К которым он тянулся и которые осаживал, напоминая себе о пастырском долге. Но которые оставались, временами прокрадываясь в душу и навевая сладкие сны.
Когда заматеревший атаман внезапно распахнул перед ним дверь к мечтам, Симеон ужаснулся, увидев перед собой не свет, а бездонную пропасть. И даже попятился.
Увы, человек слаб. Пропасть манила, пропасть обещала. Закипевший разум пастыря думал не о том, как остановить заозерского безумца, а о том, кто из игуменов согласится подняться до поставления в новые обширные епархии, кто станет окормлять города, где взять священников в бесчисленные мелкие храмы и как добиться того, чтобы за судом и наставлениями новые подчиненные обращались к нему, и только к нему, а не к прежним привычным иерархам.
Оказывается, он уже падал, падал в свою пропасть мечты, испытывая щекочущий восторг от новых ощущений, от легкости во всем теле и в мыслях, от новых надежд и новых возможностей. Ведь он сможет, теперь он действительно сможет отдать в руки наследнику епархию, что размерами и мощью многократно превзойдет ту, которую Симеон принял от многострадального архиепископа Иоанна!
Симеон понял, что отказаться от предложения атамана ушкуйников ему просто не по силам, что он пойдет вместе с князем, благословляя воинов на битвы и принимая несчастных литовцев, угнетаемых Витовтом, в лоно своей епархии, что найдет согласных на новые приходы дьяконов и архидьяконов, ибо многие из них жили служением не только Богу, но и родной земле, Господину Великому Новгороду, и сделают все ради его возвеличивания.
Но тем не менее архиепископ встал на колени перед складнем и начал истово молиться, прося Всевышнего дать ему вразумление и силы…
Силы для нового долгожданного служения.
* * *
Торопился не только князь Егорий Заозерский. Торопились все. Датский посланник барон Альбрехт фон Хольберг приготовил договоры уже на следующий день, принеся их на княжеское подворье для чтения и подписания. Федька провел было его к Вожникову, но тот, поглощенный своими раздумьями над картой, сразу отослал гостя к жене. Елена изучала свитки долго и внимательно, нашла какие-то недостатки, что-то подправила и отослала барона переписывать начисто.
Неподалеку от ворот посол датский столкнулся с послами Тевтонского ордена и тщательно раскланялся – что не прошло мимо глаз Федьки. Юный боярин шепнул о том князю, и когда княжеская чета усаживалась в кресла в горнице для приема, Егор сказал:
– Одной головной болью меньше. Похоже, датский посол сам же тевтонам о своих успехах и стучит. Среди наших предателя нет. А немцы все заодно, никому верить нельзя.
– В политике вообще никому нельзя верить, – заметила княгиня. – Но чужие обманы всегда можно использовать.
Дверь в горницу распахнулась, вошла уже знакомая троица. Барон фон Штернберг, слегка поклонившись, взмахнул шляпой и решительно потребовал ответа:
– Готов ли ты заключить мирный договор с Тевтонским орденом, князь Георгий Заозерский?
– Взгляд в прошлое подсказывает мне, барон, – кивнув, ответил Егор, – что Тевтонский орден не раз нападал на рубежи русские, желая оторвать от моей родины богатые земли и онемечить людей честных и православных. Взгляд на запад указывает мне, что люд православный и ныне в землях Тевтонского ордена унижения немалые терпит. Скажи мне, гость дорогой, по какой причине мне стоит заключать мир со столь недобрым соседом?
