На бледном запыленном лице его — абсолютно мертвые, ничего не выражающие глаза…
Спешащая мимо женщина в красной железнодорожной фуражке сначала минует его, потом резко останавливается, берет его за плечо:
— Товарищ боец, товарищ боец… Что с вами? Вам плохо? Вы кто?
Солдатик, будто во сне, невнятно отвечает:
— Литвяков я… из 22-го мотострелкового… третья рота… Как начали стрелять, как начали… в казарме все горит… старшине голову оторвало… а я живой остался… и вот куда надо прибежал… Литвяков я… а где тут наши все? Я же бегом бежал, все пятнадцать километров… где же здесь наши? Почему их здесь никого нет? Ведь я же здесь? Литвяков я, Литвяков…
Потом сползает с лавочки, сворачивается на песке в клубочек и, содрогаясь всем своим хрупким телом, затихая, горячечно шепчет:
— Где же здесь наши все… ведь должны же еще быть живые наши… должны же! Должны быть! Литвяков я… Литвяков…
А женщина с тихим ужасом видит, как голову русского солдата, нашедшего в себе нечеловеческие силы после того, как он вырвался из пылающей казармы, прийти в указанный ему приказом уже мертвого командира пункт сбора,[40] чтобы снова сражаться с врагом, прямо на ее глазах покрывает седина…
22 июня 1941 года. 05 часов 35 минут.
Левый берег реки у Коденя. Южнее Бреста
— Опаздываем мы, на целых полтора часа опаздываем, совсем мы выбились из графика! — генерал-лейтенант Вальтер Модель, командир 3-й танковой дивизии, с досадой смотрит на свои швейцарские часы. — Чертовы большевики! Зачем они мост взорвали до начала боевых действий? Это же неправильно… так в Европе давно не воюют. Они же форменные азиаты, варвары… Ну ничего. Нам бы только переправиться — и нас уже не остановишь!
Между тем головной отряд дивизии: 394-й моторизованный полк, 543-й дивизион ПТО, батарея 503-го дивизиона «штурмгешютц», полицейский батальон СС «Райх» — скопившись на берегу, с интересом наблюдает, как саперы налаживают восемнадцатитонный понтонный мост, один из трех во всей танковой группе. Эсэсманы докуривают дрянные польские сигаретки…
Скоро им в путь.
Прямо нах Москау!
Это же время.
Внешний форт литеры «Е» Крепости, расположенный у деревни Ковалево
И.о. командира 204-го гаубичного артполка 6-й стрелковой дивизии капитан И. А. Лукьянчиков был страшно зол. Зол на своего комполка, нежданно, после Сообщения ТАСС от 14 июня, укатившего в отпуск в Сочи, кур-р-рортник. Зол на начштаба полка, который этой весной провалился под лед и теперь лечил радикулит в Минске, р-р-р-рыбак хренов. Зол на свое начальство в Округе, нач-ч-чальнички… ну на этих Лукьянчиков злился вроде бы без особой причины… впрочем, отчего же? Причина была, и весьма важная.
Конечно, моторизовать его полк — это было начальством задумано очень здорово! Коней отобрали — меньше в полку мороки… а то вечно хозспособом заготавливай для них сено, доставай фураж… а упряжь, ее вечно чинить опять же надо!
Кстати, верховых коней в полку отобрали тоже… а Лукьянчиков так привык к своему Огоньку… Эх, какой у Лукьянчикова славный коник… был.
Упряжь, кстати, у полка тоже отобрали, да заодно и передки для гаубиц… А то бы в соседнем колхозе хоть коров можно было бы сейчас в гаубицы припрячь…
Да. Теперь не запряжешь, без упряжи-то. И без передков…
А вот трактора в полк так и не прислали.
Так что сейчас полк был совсем без тяги… Перемещайся хоть на пердячем пару…
«Тревогу мы объявили — да что толку-то… — тягостно думал капитан. — В район сосредоточения нам все одно не выйти… И с дивизией связи все нет… мать, мать, мать…».
У КПП полка, вздымая пыль, остановился маленький броневичок ФАИ-М с зеленой окантовкой красной звезды на борту. Из открывшейся дверцы выпрыгнул лейтенант НКВД в зеленой фуражке.
Капитан Лукьянчиков подтянулся и проверил заправку — хоть гость по званию ему формально и равен, но черт их знает, бесов бесхвостых… Зачем он, изверг, интересно, пожаловал?
— Командир мангруппы Свиридов! — лихо отрекомендовался пограничник.
— И.о. комполка Лукьянчиков! — мрачно представился капитан.
— Слушай, капитан, давай выручай нас! Немцы вроде форсировать реку собрались — напротив Коденя их хренова туча… Переправятся — всем нам хана, у меня здесь всего двадцать бойцов…
— А можно мне стрелять-то? По сопредельной территории ведь!!!
— Капитан, посмотри туда…
Над Южным городком продолжало висеть черное страшное облако…
— Вопросов нет. Лейтенант! Давай, запиши мне в блокнот — для прокурора, что ты ставишь мне боевую задачу… ага, и все реквизиты с удостоверения, пожалуйста, укажи… число и время, не забудь, пожалуйста… вот так. Зер гут. А теперь, пошел на хуй, упырь энкавэдэшный!
— Как?!!
— Ножками, блядь, ножками пошел! Пошел, пошел, паскуда, мне сейчас недосуг, мне сейчас работать надо! А ты мне мешаешь, отвлекаешь меня от дела своим гнусным видом.
И с видимым удовольствием Лукьянчиков добавил:
— Четыре года я мечтал это сделать… А чего мне их ТЕПЕРЬ-ТО бояться? — И вкусно, сочно скомандовал: — По-о-о-олк, К БОЮ!!!
Подбежавшим комбатам Лукьянчиков пояснил:
— Да прямо вот здесь и развернемся, на месте постоянной дислокации… Старшина! У нас водовозная телега на ходу? Сбрось с нее бочку, убываю на КНП (показывает точку на карте) вот сюда, южнее триста метров н. п. Каменица Жировская. Со мной выдвигается отделение разведки и рация. Ну, я поехал, ребята… Черт, волнуюсь, братцы, как девка перед первой эх, эх… Двадцать лет ведь я уж не воевал, это же не шутка. Поэтому мне, натурально, сейчас маленько и боязно, как бы вдруг часом не оплошать… Ну, болезная, трогай! Эх, где ты, мой славный Огонек…
22 июня 1941 года. 05 часов 55 минут.
Левый берег реки у Коденя. Южнее Бреста
Взревев двигателем «майбах», первое самоходное орудие качнуло коротким стволом и въехало на скрипнувший понтон.
Великий Восточный поход начался!
«Гот мин унс!»
За первой самоходкой пошла вторая, и вот уже выстраивается очередь к переправе, как вдруг…
Ш-ррр… Б-бах!
«Внимание, воздух, воздух!» — засуетились зенитчики, но это были не русские авионы…
Ш-ррр… Б-бах! — великолепная фугасная свечка встала с другой стороны моста…
Вторым выстрелом — и сразу узкая вилка… отменно![41]
Хорошо да что там! — отлично, превосходно, великолепно стреляет капитан Лукьянчиков, бывший друг бывшего врага народа бывшего комкора Рокоссовского, и сам четыре года тому назад, в 1937-м — бывший комбриг…[42]
