— Короче, босс, — прервал его Эдик, — какое твое веское слово?
— В городе полно переселенцев, сегодня ровно в полдень выходит караван, он двинется в Апул, и нам с ними будет по дороге.
— Рабочий класс горячо поддерживает и одобряет! — сформулировал Чанба.
Гефестай красноречиво покачал громадным кулачищем, а Искандер сказал:
— Только давайте Луцию с Гаем ни слова об отъезде. Мне кажется, я понял, как звали того «Карлсона на крыше».
— И как?
— Луций Эльвий.
Гефестай нахмурился, а Эдик яростно шлепнул себя по лбу.
— Точно! — воскликнул он. — Я же видел, видел его лицо! Ну, тогда, у Марция. Я выскакиваю из портика, а он как раз выходит из кувырка, и тут на него свет факела падает. Точно! Он это был!
Сергий почувствовал глухую досаду: а ведь он Луцию поверил.
— Тем лучше, — сухо сказал Лобанов.
И тут послышался голос, переполненный доброжелательства и дружелюбия:
— Сергий, вот ты где! Сальве!
Роксолан поморщился, наблюдая, как к нему подходил Луций Эльвий, лучась улыбкой. Он вел своего коня в поводу. За ним следовал Гай Антоний Скавр. Верхом.
— Привет, привет! — пропел Эдик. — Что, всё интриги плетем? Или коварные планы вынашиваем?
Улыбка Луция попригасла, но он все же договорил, будто по инерции:
— А я вас по всему городу ищу.
— Смельчак, однако! — кивнул Чанба. — Герой былинный! Не побоялся же, сам пришел.
— Ты так страшен? — кисло улыбнулся Луций.
— Не я! — помотал головой Эдик и показал на Сергия: — Он!
Говоря это, преторианец не скрывал веселых огоньков в глазах, потому что правильно угадал характер Луция Эльвия. Это был сильный и опасный человек, но Луций слишком часто выигрывал и слишком серьезно относился к своей персоне. Наглый напор у него был, а вот стойкости, умения держать удар — увы, не хватало. И еще у него не было чувства юмора. Луций не мог взглянуть на себя со стороны, поэтому улыбку Эдика воспринимал как насмешку — и уже готов был выйти из себя.
— Я не понимаю… — затянул он.
— Мне наплевать, что тебе непонятно, — медленно проговорил Сергий. — Лучше объясни, что ты делал на крыше дома Марция Турбона?
— Вернее, зачем ты это делал! — уточнил Искандер.
— И для кого! — значительно добавил Эдик. Луций неестественно рассмеялся — и оборвал смех.
Глаза его стали настороженными.
— Не для него ли? — прогудел Гефестай, пальцем показывая на легата.
Гай побледнел и поднял руку, словно прикрываясь.
— Я же не знал, что там будете вы, — попытался Луций оправдаться. — Меня отец Гая послал, он мой патрон! Я и пошел.
— Чтобы подслушивать, — понятливо кивнул Эдик.
— Да, я подслушивал! — раздраженно признался Луций. — И знаю о золоте Децебала! Но теперь-то все изменилось, мы друзья, и…
— И что? — холодно спросил Сергий. — Честно поделим золотишко?
— По-братски! — фыркнул Чанба. Лицо Луция исказилось.
— Ты не друг никому из нас, — по-прежнему холодно сказал Лобанов, — ты хорошо сыграл друга.
— А мы тебе верили, — выцедил Чанба. — Поганка ты, Луций!
Гнев Эльвия нарастал. Презрительные ухмылки преторианцев действовали ему на нервы, а огонечки в глазах абхаза будили ярость.
— Когда-нибудь, Эдуардус, — сказал он, чувствуя, что злоба перевешивает здравый смысл, — я стащу тебя с коня и отлуплю!
— Рискни! — ухмыльнулся Чанба.
Сергий улыбнулся и глянул на Луция в упор:
— Хочешь попытать счастья сейчас, трепло?
Тот ничего не ответил — повернулся и зашагал прочь, дергая коня за повод. Бедное животное задирало голову и торопливо переступало копытами. Вдруг Луций резко остановился, обернулся и посмотрел на Лобанова холодными, не затуманенными недавней вспышкой гнева глазами.
— Придет время, кентурион-гастат, и я это сделаю. И сделаю хорошо, обещаю!
Сергий смотрел ему вслед. Немногие откажутся от прямого вызова, тем более — не такой человек, как Луций Эльвий. Никому из собравшихся не пришла в голову мысль, что Луций увильнул от драки. Он просто не был к ней готов.
— Гай, — повернулся Лобанов в седле, — лучше всего будет, если ты вернешься в Рим.
— К папочке! — вставил Эдик.
— …и оставишь недетскую идею ухитить те три воза, — договорил Роксолан. — Ты меня понял?
Гай молча смотрел на Сергия. Лобанов его раздражал, однако у легата появилось чувство, что для кентуриона-гастата это старая, знакомая игра. Что все ходы в этой игре и действующие лица ему давно известны, а вот сам он играет в нее впервые.
— Ладно, — сказал он наконец, — я тебя понял. Но те три воза все равно будут моими. — Гай вздернул голову и добавил в запале: — Даже через твой труп!
Легат начал было разворачивать коня, но голос Сергия заставил его замереть:
— Гай!
— Что?
— А как насчет твоего трупа?
Гай, не отвечая, глядел на Сергия, и вдруг внутри него возникло осознание того, что его тоже могут убить. Эта мысль никогда не приходила ему в голову, так она была нелепа и абсурдна, и всё же. Гай не выдержал темп спокойного ухода. Он послал коня вперед, больно пришпоривая.
Лобанов проводил его взглядом и коротко скомандовал:
— К каравану!
Всю ночь у стен Сармизегетузы собирались переселенцы, самые рисковые, которые отправлялись в Дакию осенью. Кого здесь только не было! Иллирийцев с фракийцами было больше всего, но и галлы попадались, эллины, гельветы, даже иберийцы с сирийцами. В Сармизегетузе они сходились, сбивали караваны фургонов, приводили в порядок снаряжение и готовились к предстоящему путешествию — на плодородные земли в долинах Марисуса,[61] Кризии, Тибискуса, с которых римляне согнали даков. Переселенцев ждали непуганые волки и отравленные стрелы, снега и холода, но тяга к земле — своей земле! — была сильнее.
Сергий выехал из городских ворот и натянул поводья. Вокруг, на невысоких холмах разместились стоянки и горели лагерные костры — сотни дымов поднимались столбами и переплетались, сливаясь в сизое облако.
Потрепав по шее саурана, Лобанов шевельнул пятками. Животине хватило этого посыла, чтобы тронуться с места и спуститься с холма. Чуть позже Сергий подъехал к кузнице Фунисулана. В Сармизегетузе имелись и другие кузни, но эта была самая большая, самая бойкая, она служила неким центром масс, точкой притяжения для путников, собравшихся в долину Марисуса.
Дюжина наковален звенела под ударами молотов, светились раскаленные поковки, красные отблески огня ложились на черные от сажи лица и тела рабов-молотобойцев. Здесь работали одновременно два десятка кузнецов: ковали подковы, приколачивали их к копытам лошадей, изготовляли скрепы для фургонов, делали ножи и мечи.
