Шофер вел машину, подчиняясь указаниям на арабском.
В какой-то момент мы нырнули в туннель. В темноте я видел только огоньки на приборном щитке. От шофера сильно пахло потом – страх откупорил поры. Наконец автомобиль выехал на свет и остановился. Нам с шофером приказали выйти. Теперь мне уже стало слегка не по себе. Железная лесенка вела в какую-то хибару, с виду строительную времянку. Водитель шагал впереди под конвоем чернявого громилы. Его втолкнули в какую-то комнату, и дверь за ним захлопнулась. Третий человек – уже не помню, как он выглядел, – потребовал мои часы. Я отдал. Он знаком велел мне повернуться, открыл дверь другой комнаты и приказал войти. Дверь заперли снаружи на ключ, и тут уж я занервничал всерьез. Уточню: паники не было, я именно нервничал, а это большая разница. У меня было предостаточно времени, чтобы осмотреться и понять, что для беспокойства есть все основания. Единственное окно было забрано решеткой, а снаружи закрыто куском белого пластика, так что увидеть я ничего не мог. На полу лежал зеленый смердящий палас. У стены – полированный письменный стол и пара стульев, над ним – сура из Корана на зеленом фоне, в золоченой рамке… Теперь у меня уже вовсю заколотилось сердце. Никто не знал, где я нахожусь. И никто не узнает.
Вдруг открылась дверь и вошел молодой человек вполне современного вида, в куртке на молнии. Он сел за стол, а мне велел сесть напротив. Затем объявил на безукоризненном английском:
– Вы находитесь в руках Хезболлы, исламского движения сопротивления. Какова цель вашего приезда в Бейрут?
Начало было скверное: не мог же я ему ответить, что эта цель – Катрин Денев. Тогда я заговорил о своей книге. Он спросил, о какой книге идет речь.
– О моей. О моем последнем романе.
Это его как будто не удивило. Он вел себя точно профессиональный следователь, делая записи на листке, которые я не мог разглядеть из-за деревянного бортика стола. Я нервно поглядывал на суру из Корана. Арабская вязь, хоть и красива, пугает: воинственная и угрожающая, она неизменно фигурирует на лозунгах и ассоциируется для меня с заложниками или смертниками.
– Каков сюжет вашего романа?
– Разве это важно?
– Да, важно.
Я нехотя изложил сюжет своей книги, действие происходило в Бирме. Он и тут не удивился. Сделал еще несколько записей, затем, пристально глядя на меня, спросил: «А для кого вы вели съемку?» Не растерявшись, я ответил:
– Для себя, для друзей, чтобы показать им Бейрут и следы бомбежек.
– А зачем?
– Ну, потому что они хотели это видеть.
Он встал и вышел из комнаты. Я попросил его не запирать дверь, но он сухо отказал. От двойного щелчка ключа мне стало как-то тревожно. Я прождал еще несколько часов, показавшихся мне бесконечными. Было жарко, хотелось пить, но я терпел, уповая на благополучный исход. Наконец дверь открылась, на пороге стоял тот же молодой человек: «Следуйте за нами, пожалуйста!» Он выпустил меня из комнаты, провел по узкому коридору, и я увидел железную лестницу, у которой мы оставили машину. Вот сейчас я выйду на улицу, вернусь в свой отель, и все будет хорошо.
Увы, я жестоко ошибся. К нам подошел еще один тип, лет сорока, весьма устрашающего вида. С пистолетом за поясом. С ключами от машины в руке. Он велел мне сесть в машину. Я спросил:
– Куда вы меня повезете? И где мой водитель?
– Пожалуйста, делайте, как вам говорят.
– Нет, я хочу знать, что с ним.
– Он будет позже. А пока делайте, что приказано.
Я почувствовал, как заныли ноги. Страх всегда оказывает на меня такое действие. У этого типа было каменное, ничего не выражающее лицо: сразу видно, что спорить бессмысленно. Я сел на пассажирское место. Он положил пистолет на приборную доску, машина рванулась с места.
– Куда вы меня везете? – снова спросил я.
Он не ответил. Мы все ехали и ехали по улицам, похожим одна на другую как две капли воды, с одинаковыми грязными домами, на которых щетинились антенны и висели портреты мучеников войны. Над нами пронесся самолет. Скоро мы оказались за пределами города. Вдали я различил аэропорт Бейрута, расположенный к югу от столицы. Мне не завязали глаза, и это тревожило еще больше. Я уже представлял себе какой-нибудь пустырь, яму…
Мы подъехали к неизвестному поселку. Машина затормозила на стоянке перед рестораном. Водитель скомандовал: «Выходите и идите вон в ту сторону!» Перегнувшись через меня, он открыл дверцу и указал на человека, стоявшего метрах в двадцати от нас; тот держал в руках камеру и тут же начал меня снимать. Я весь сжался.
– Зачем он меня снимает?
– Идите туда! – повторил водитель.
Я выбрался из машины. Ноги дрожали. Тип с камерой продолжал меня снимать, и дальнейший сценарий начал вырисовываться во всей своей ужасающей отчетливости. Видимо, они хотят потребовать за меня выкуп. И мне придется пополнить банковский счет их организации. Я подумал о своих друзьях, о родителях. Не о тебе, Эктор, – тебя тогда еще не было на свете. В восьмичасовых новостях меня покажут в окружении двух бойцов с автоматами, в зеленых повязках с арабскими надписями поверх масок. Патетический ритуал. Нет уж, спасибо! Мне хотелось выглядеть спокойным хотя бы на видео. Я направился к снимавшему. Как я уже сказал, все это происходило на стоянке ресторана. Там сидели мужчины с кальянами и женщины в хиджабах – на виду одни глаза. Тип с камерой знаком велел мне войти в ресторан. Тут же рядом очутился еще кто-то, он провел меня через зал, втолкнул в комнату, и закрыл дверь. Я снова оказался перед двумя молодыми парнями, нисколько не похожими на исламистов. Правда, у них были бородки, вернее, трехдневная щетина, как у меня… Один из них наставил на меня камеру, второй спросил по-французски, что я буду пить. Я ответил, что ничего не хочу. Вместо того чтобы перейти к делу, он настойчиво, но очень спокойно сказал:
– Вы напрасно отказываетесь, это обычная любезность…
– Ладно, дайте кока-колу.
В ответ он отрицательно покачал головой и – я клянусь, что говорю правду, как бы поразительно она ни звучала! – властно ответил: «Нет, вы выпьете фруктовый коктейль». Он обратился по-арабски к человеку, стоявшему у меня за спиной. В углу зазвонил телефон древней модели. Парень снял трубку, что-то произнес в нее и положил. Потом эта процедура повторялась каждые три минуты. Я знал, что в Бейруте Хезболла имеет собственную телефонную станцию, которой пользуются только ее члены. Мне принесли фруктовый коктейль. И еще раз клянусь, что говорю правду: это был огромный бокал, наполненный до краев розовато-оранжевой жидкостью, со взбитыми сливками поверху, увенчанными клубникой. Я уже ничего не соображал – где я, что делаю, что меня ждет. Судя по мигавшему на камере красному огоньку, меня продолжали снимать.
