Яша еще раз просмотрел газету. «Петербургские ведомости» доставляют в Москву почтовым поездом, меньше чем через сутки после выхода из печати — на газете стояло вчерашнее число. Вот, значит, как — видимо, французский корреспондент продал свои фотографии какой–то из редакций, а оттуда новость уже разошлась по европейским газетам — и попалась–таки на глаза кому–то из петербургских репортёров. Фотографии, кстати, и правда, замечательные: и отдельно снятый «бронепоезд», и мечущиеся по площади вогабиты, и крыша какого–то строения, сплошь заваленная мёртвыми телами… А немец–то хитёр — о русских упомянул, но вот имена назвать — нет, забыл, прощелыга… Ещё бы — кому хочется делиться славой создателя первого в мире боевого безрельсового блиндированного поезда? О каких–то русских публика забудет уже завтра, благо, имена их нигде не названы — а вот самому герру Вентцелю известность теперь обеспечена. Что о нём там дальше пишут, ну–ка…?
«Можно, например, с успехом использовать такие вот дорожные блиндированные составы в колониальных войнах — скажем, для доставки провианта и снабжения в отдалённые гарнизоны, при условии, что местность кишит повстанцами, вооружёнными стрелковым оружием. Сами блиндированные дорожные поезда могут служить к тому же хорошим инструментом подвижной охраны тыла.
Разрабатывая проект дорожного броненосца, следует предусмотреть прикрытие жизненных частей рутьера и вагонов броней, непробиваемой ружейными, а так же и шрапнельными пулями; вагоны эти должны быть снабжены высокими стенами, а так же крышей из такой же брони. Вооружив блиндированные поезда скорострельными орудиями, можно придать им некоторое активное значение и пользоваться ими для форсирования в целях разведки какой–нибудь занятой противником линии, оттеснения партизанских отрядов, лишенных артиллерии и для других задач.
Главным же условием успешного применения блиндированных дорожных поездов является равнинная, открытая местность и отсутствие глубоких выемок вблизи дорожного полотна…»
Ну, немец даёт! Прямо целую теорию вывел! И ни слова о том, что ровно эти идеи излагал ему Иван — уже во время плавания из Басры в Суэц. Яша не раз выслушал подробные рассказы путешественников о мятеже в Басре, так что хорошо представлял себе, что там произошло на самом деле. Помнил он и о том, как сокрушался Иван, что неосторожно подал немцу идею сухопутных бронированных машин. Не зря, выходит, сокрушался:
«Герр Вентцель любезно сообщил нашей газете, что оставляет службу в компании «Крафтмейстер и сыновья» ради того, чтобы возглавить разработку броненосных безрельсовых поездов для германской армии. О деталях этого проекта инженер ничего не сообщил, рассказал лишь, что подал уже документы на предоставление восьми привилегий на изобретения, связанные с разработкой и постройкой сухопутных броненосцев…»
Яша в задумчивости почесал нос. А ведь, выходит, Олег Иванович был прав, когда говорил, что даже случайно подсмотренные идеи из будущего могут оказать немалое влияние на то, что происходит здесь, в девятнадцатом веке! Вот, к примеру, тот же Вентцель — кто знает, к чему приведет появление этих его «дорожных блиндированных поездов»? Может они так и останутся в разряде диковин, вроде круглых броненосцев, на одном из которых служит отец Николки, а может, наоборот, произведут революцию в военном деле? Надо бы купить несколько номеров «Петербургских ведомостей» и отдать и Корфу, и Олегу Ивановичу… пожалуй, стоит послать и лейтенанту Никонову, в его больницу. В конце концов, он ведь собирается заниматься как раз тем же самым — правда ля российского флота. Конечно, лейтенант не обрадуется, когда узнает, что этот Вентцель успел его опередить — но тут уж ничего не поделаешь. Всё равно — пусть знает, глядишь, эти сведения ему и пригодятся…
Отложив в сторону официальные «Петербургские ведомости», Яша принялся перебирать другие газеты. Еще только делая когда он только делал первые шаги, выполняя деликатные поручения Ройзмана, молодой человек поставил дяде непременное условие — выписывать на дом основные московские газеты. Условие оказалось не то чтобы разорительным, но достаточно обременительным — газет в Москве издавалось немало, и вылетало всё это у копеечку. Ройзман, по обыкновению, обвинил наглого племянника в намерении пустить его, своего благодетеля и кормильца по миру, но тут Яша стоял как скала — не будучи в курсе основных московских сплетен, в том числе и тех, что появлялись в газетёнках самого низкого пошиба, нечего было и думать о каком–то успехе на ниве частного сыска. Так что Ройзману пришлось уступить; список изданий, правда, сократился чуть ли не вдвое, но и это вполне устраивало Якова. Кроме официозных «Московских ведомостей» и «Московского телеграфа», популярного во всех слоях общества, благодаря тому, что собственная телефонная линия в Петербург позволяла быть в курсе последних столичных новостей, Яша особенно отличал издания попроще. Примером таких вполне мог служить «Московский листок», издававшийся Пастуховым. Человек этот, сам полуграмотный, бывших хозяин кабака у Арбатских ворот, сумел приохотить к газетному чтению и охотнорядских сидельцев, и извозчиков и завсегдатаев трактиров самого скверного пошиба. Секрет «Московского листка» был крайне прост: в своей газете Пастухов завел раздел «Советы и ответы». Ни о чём подобном не слыхала до тех пор ни Москва, ни всякого навидавшийся Петербург. Вот, к примеру: «Купцу Ильюшке. Гляди за своей супругой, а то она к твоему адвокату ластится: ты в лавку — он тут как тут»… Или же, двумя строчками ниже: «Васе с Рогожской. Тухлой солониной торгуешь, а певице венгерке у Яра брильянты даришь. Как бы Матрена Филипповна не прознала». Москва читала и надрывала животы — и Илюшка и Вася с Рогожской и Матрена Филипповна были людьми реальными; в Москве их знали, и, конечно же, после такой «публикации» местные зубоскалы не давали несчастным проходу — покуда сами не попадались в «Советы и ответы». Так что «Московских листок» расходился тысячами экземпляров, попутно снабжая Яшу и его коллег по сыскному цеху довольно–таки важными сведениями — никогда ведь не угадаешь, что может пригодиться в таком нелёгком ремесле?
Однако ж владелец листка отнюдь не ограничивался тиражированием сплетен. Пастухов принялся публиковать в своей газетёнке так называемый «роман–фельетон»[31] под названием «Разбойник Чуркин». Прототипом для героя сего произведения стало реальное уголовное дело реально существовавшего злодея. Правда, тут следует оговориться — «всамделишний» Васька Чуркин далеко не был «благородным разбойником», какого сделал из него автор: он просто грабил на дорогах, воровал из вагонов и шантажировал пожарами мелких фабрикантов. Тем не менее, роман пользовался успехом, особенно у простонародья, видевшего в Чуркине «доброго разбойника» и разудалого парня, мстящего хозяевам за неправедно обиженных работников. мстил хозяевам за обиженных. Так что финал романа оказался закономерно печален — его печатание было запрещено генерал–губернатором Долгоруковым.
