— А со мной что будешь делать?
— Засуну кляп в рот и оставлю тут отдыхать. Ты же спать любишь, вот и спи тут до скончания века.
— А если меня разбойники найдут?
— Тогда твое счастье, только боюсь, сюда сто лет никто не заглянет.
— Ничего, меня леший освободит! Вот тогда тебе достанется!
— Вот и хорошо, — поддержал я идиотский разговор, — ты оставайся ждать лешего, а я пошел!
— А как тебя в деревне спросят, куда делся Пашка? — нашел он последний, самый никчемный довод.
— В деревне? О тебе? Да ваши крестьяне в церкви свечку поставят, что одним нахлебником меньше стало! Ладно, что-то я с тобой заболтался, пора и честь знать. Сейчас найду, чем тебе рот заткнуть, и пойду восвояси.
— А как же твой друг, так и бросишь его у разбойников? — торопливо сказал он, не зная, чем меня еще задержать.
— Что делать, значит, у него такая судьба!
Я наклонился над ним, будто собираясь засунуть кляп в рот, он отдернул голову и заспешил:
— А если я тебе помогу?
— Нет, теперь у меня тебе веры нет, обманешь! Оставайся лучше здесь, мучениями искупишь все свои прошлые грехи.
— Погоди, хочешь, побожусь, что не обману?!
— Божись!
Павел забормотал церковные клятвы. Говорил торопливо, боясь, что я и правда уйду, и оставлю его одного в лесу. Я слушал, пока он, иссякнув, не замолчал, потом решил:
— Ладно, на первый раз поверю тебе на слове, но смотри, шаг влево, шаг вправо, считаю за побег.
— Какой побег, ты что, я же побожился!
— Теперь говори, знаешь место, где прячутся разбойники, или все наврал?
— Конечно, знаю, атаман мой кум.
— Тогда, может быть, с ним можно просто договориться? Я дам отступного за своего человека, и не нужно будет зря кровь проливать?
— А как же моя доля? Ты помнишь, что обещал?
— Я-то помню, а вот ты быстро забыл, — упрекнул я.
— Кто старое помянет, тому глаз вон. Развяжи, будь человеком!
— Лежи, не дергайся, — сказал я, снимая с Павла путы.
Он встал. Почесал в затылке.
— А здорово ты мне врезал, я даже ничего не понял. Научишь?
— Там видно будет. Ну что, пошли к разбойникам?
— Так они отсюда далеко, прямиком не дойдем, к тому же впереди болото. Мы к ним лучше с утра сходим, а пока в деревню вернемся. Из деревни ближе и дорожка есть, можно будет на лошади доехать.
Спорить было не о чем.
— Назад так же гнилой балкой пойдем?
— Зачем, отсюда в деревню тропа есть хорошая, чего нам зря грязь месить.
Я подумал, что местные грабители сумели устроиться с комфортом, даже тропинки протоптали по своим воровским интересам, но вслух ничего говорить не стал. Мы выбрались из топкого оврага в сухой лес и, действительно, меньше чем за час дошли до деревни. Павел всю дорогу молчал, но не со зла, а на самом деле устал и переволновался. Я тоже был не в лучшей форме, чавкал раскисшими сапогами и ругал себя за легковерие. Ведь едва не купился на раскрутку сельского темнилы. Только несколько его мелких проколов и обмолвок помогли не потерять бдительность. Вернулись мы в знакомую избу, когда уже светало. Павел тотчас завалился спать, а мне еще пришлось долго очищать свою одежду и обувь. Зато встал он первым и разбудил меня приятным предложением: — Вставай, садись завтракать!
— У тебя же нет никакой еды, — подколол я.
Он только усмехнулся.
Солнце уже светило вовсю, когда мы вдвоем на моем донце въехали в лес, в стороне от того места, где на нас напали разбойники. Действительно, в их стан вела вполне приличная по здешним меркам дорога. Павел с утра был весел и не поминал вчерашнее. Мы разговаривали, сколько позволяло движение.
— Много их там, в лесу, прячется? — спросил я, когда мы значительно углубились в чащу.
— Довольно, у Чувака народишка хватает, он разбойник везучий.
— У кого? — не понял я имени атамана.
— У Чувака, — повторил он.
— Откуда у него такое странное имя? — удивился я.
— Не знаю, так видать прозвали.
— Никогда такого не слышал, — сказал я, вспомнив слова гадалки Сапрунихи о наших современниках, болтающихся по историческим эпохам.
— Теперь нужно пешком, — неожиданно сказал Павел, трогая меня за плечо.
Я остановил лошадь, мы спешились и дальше пошли по еле заметной тропинке вглубь леса. Мой донец недовольно фыркал, когда ветки касались его морды, но оставить его одного я, понятное дело, не рискнул. Вдруг невдалеке раздался свист, Павел тотчас вложил два пальца в рот и ответил свистками трех разных тональностей.
— Караульный, — сообщил он мне, — увидел чужого человека.
— Ты, я вижу, здесь свой.
— Шутишь! Мы с Чуваком кумовья, я его сына крестил!
— Так он, что, в лесу живет с семьей? — удивился я.
— Зачем ему здесь семья, она в Москве, на Таганке, у него там дом, будь здоров! Здесь он как бы службу несет.
«Хороша служба!» — подумал я, но вслух свое мнение о разбойничьем промысле не озвучил.
— Вот и пришли, — сказал Павел, останавливаясь на неприметной поляне.
— Так где же их стан? — не понял я.
— Под нами.
Он топнул ногой по земле и опять по-новому свистнул. В нескольких шагах неожиданно поднялся квадратный пласт дерна, из образовавшейся ямы высунулась всклоченная огненно-рыжая голова. На нас с любопытством уставилось два веселых голубых глаза.
— Ты, что ли, Пашка? — спросил владелец красной шевелюры. — Чего приперся, да еще с чужаком?
— Не твоего ума дело, зови Чувака, у нас к нему дело.
— Спит и не велел будить, так что на воле подождите, а то полезайте сюда в яму.
— Ты как? — поинтересовался Павел.
— Я лучше здесь посижу, — отказался я от любопытной экскурсии в лесные схороны. Мне было уверенней чувствовать себя, имея вокруг оперативный простор. То, как был замаскирован разбойничий лагерь, напоминало тайные убежища литовских лесных братьев, после окончания Второй мировой войны много лет воевавших с Советской властью. Похоже, что у таинственного Чувака был богатый опыт партизанской войны.
— Долго он будет спать? — спросил я Павла.
— А Чувак не спит, он придуривается и наблюдает за тобой со стороны, — откровенно ответил он. После вчерашнего небольшого недоразумения у нас установились вполне доверительные отношения. Это было уже понятно по тому, что Павел привел меня в такое тайное, замаскированное место. Впрочем, нельзя было исключать и того, что меня не собираются отсюда выпускать.
— Ладно, пусть себе наблюдает, — сказал я, незаметно косясь по сторонам.
— Сейчас пожалует, — предупредил спутник.
И, правда, невдалеке раздвинулись кусты, и в нашу строну направилось два человека. Они были одеты в городское платье и вооружены, как говорится, до зубов. Если бы я встретил таких людей в обычных условиях, никогда бы не подумал, что они лесные разбойники. Они спокойно подошли к нам и поздоровались. Я ответил точно таким же вежливым, без подобострастия поклоном.
