Перспективу я нарисовал, лучше не придумать, осталось только воплотить ее в жизнь. По всем правилам теперь дурню только и осталось надеть лапти и пойти совершать подвиги. Однако он не спешил, обдумывал ситуацию, видимо, в поисках слабых сторон моего предложения. Наконец нашел к чему придраться:
— А если она за меня не пойдет?
Я чуть не спросил его, кто за него не пойдет, но не стал, понимая, что в мозгу Павла уже выкристаллизовался образ идеальной, толстопятой красавицы. Он, кстати, даже облизнулся, и глаза его затуманились от вожделения.
— Только я не уверен, что ты знаешь, где разбойники живут, — не отвечая на вопрос, с сомнением сказал я.
— Чего там знать, в сухом логе, нарыли себе дурни землянок и думают, что их там никто не найдет.
— Подобраться туда незаметно можно?
— Нет, как же к ним подберешься, когда их там видимо-невидимо и кругом соглядатаи. Вот если только гнилой балкой идти, но там нечисто, никто и не ходит.
— Почему нечисто?
— Леший живет, он пришлых не любит, так голову задурит, что назад пути не найдешь. Прошлый год из Москвы приезжали, как туда зашли, до сих пор не вернулись.
Я сделал вид, что не заметил его упоминания о Москве, о которой он якобы никогда не слышал, сказал другое:
— А может быть, они просто вышли другой дорогой, не через вашу деревню.
— Нет, они же лошадей здесь оставили.
— А ты сам лешего боишься?
— Чего мне его бояться, какая ему от меня радость. Это ты опасайся, ты же пришлый.
— Ну, я как-нибудь с ним договорюсь, — сказал я, имея в виду, что у меня уже был успешный опыт общения с лешим, который в конце концов оказался никаким не лешим, а чиновником службы времени.
— Ну что, значит, пойдем гнилой балкой? — задал я уже конкретный вопрос, как о деле решенном.
— По-другому нельзя, — покровительственно ответил он, — только идти все одно придется ночью, хорошее ли дело, ночь без сна!
— Завтра выспимся, а если еще успеешь спасенной девке понравится, то и не только…
— А про договор не забудешь?
— О красной шапке? Вот тебе святой, истинный крест. Самую красную выберем!
— Тогда пойдем, соснем перед дорогой. Шутка ли дело, ночью не спать!
— Поесть бы не мешало, — намекнул я, — время обеденное.
— Где же теперь еду возьмешь, теперь все в поле. Разве пойти старуху какую заговорить. Только боюсь, все одно не дадут.
— Ты, что Христа ради питаешься?
— Когда как, мир не без добрых людей. Кто и так, без просьбы, лишним куском хлеба поделится. Меня многие считают юродивым, а мне и горя мало.
Похоже, парень ловко устроился, эксплуатируя мистическое почтение соседей ко всяким явным странностям. Мне до этого дела не было, но вот поесть явно не мешало.
— А купить еду где-нибудь можно?
— Тут недалеко село есть, — показал он в ту сторону, откуда я приехал, — там постоялый двор. Только опять-таки разбойники по дороге.
— Больше негде?
— Так вот, хоть у Лесовички, она баба жадная, деньги любит, так просто, даром, зимой снега не даст.
— Где она живет? — живо заинтересовался я.
— А ты что, сам не знаешь? — удивился Павел.
— Откуда я могу ее знать? Я сюда попал первый раз в жизни!
— Да ну, а где же ты раньше жил?
— Потом расскажу, давай, показывай, где живет Лесовичка.
— Вон в той избе, — показал он пальцем, — только зря пойдешь ноги бить, она жадна, ужас как.
— Ничего, как-нибудь разберусь. Ты со мной пойдешь?
— Я? Очень надо, я спать лягу и тебе советую.
Спать я не хотел и пошел раскалывать Лесовичку.
Изба ее находилась немного на отшибе от общего ряда домов, ближе к лесу, отсюда, вероятно, и такое странное прозвище. Я прошел деревенской улицей, нашел тропинку к нужному подворью и минут через пять уже стучал в низкие двери избы.
— Кого еще Бог принес? — послышалось изнутри.
— Можно хозяйку, — громко сказал я.
— Сейчас, подожди, — откликнулся тот же голос, и на пороге показалась старая женщина в темном сарафане с простоволосой головой. Увидев незнакомого человека, она вскрикнула и спряталась за дверь, уже оттуда спросила:
— Тебе чего надобно?
— У вас можно купить какой-нибудь еды? — спросил я.
— А ты кто таков и как здесь очутился?
— Проезжий, остановился у вашего соседа, — слегка слукавил я, чтобы не ссылаться на непутевого Павла.
— И чего тебе нужно? — продолжила допрос Лесовичка, так и не выходя из избы.
— Еда нужна, масло, хлеб, можно курицу.
— Нету у меня ничего, сама впроголодь живу, — сердито сказала женщина.
— Я хорошо заплачу, — посулил я, почувствовав в голосе Лесовички некоторую неуверенность.
— Сколько? — быстро спросила она.
— Три московки.
— Пять за курицу, за хлеб и молоко отдельно.
— За все пять, и еще масло. Не хочешь, пойду дальше.
— Шесть! — сказала она, выглядывая в дверную щель. — Только из уважения!
— Пять московок и полушка, — твердо сказал я, чтобы излишней сговорчивостью не дать ей нового повода к торгу.
— Жди, — сказала хозяйка и плотно захлопнула дверь.
Как я и предвидел, деньги всегда деньги, даже в глухой деревне. Лесовичка не только продала мне все, что я просил, но самолично зарезала и ощипала курицу. Впрочем, думаю, для того, чтобы оставить себе пух и перо. Баба, Павел был прав, оказалась на редкость жадная.
Нагруженный припасами, я вернулся к своему тунеядцу и застал его крепко спящим под овчинным тулупом.
— Эй, Павел, — позвал я, — есть будешь?
Храп под овчиной тотчас прекратился и показался любопытный глаз.
— Шутишь или правда что достал?
— Вставай, нужно курицу сварить.
— Нет, так мы не договаривались, — расслабленно казал он, — я думал, уже все готово!
Я подумал, что зря связался с таким лодырем. Конечно, художественная натура — это хорошо, но в лес-то идти все равно придется. Однако решил просмотреть, чем, в конце концов, все это кончится, и начал разбираться в нехитром крестьянском хозяйстве. Пока я разводил в печи огонь, хозяин искусно изображал крепко спящего человека, но когда вода в котелке закипела, и пленительный аромат варящейся курицы распространился по избе, не выдержал и сел на лавке.
— Давненько я скоромного не ел, — грустно сказал он. — А сегодня не постный день?
— Постный, так что можешь спать дальше.
— Ничего, буду в церкви, заодно покаюсь, — пообещал он.
— Как знаешь.
— А винца курного у тебя нет?
Винца у меня не было, так что удовлетворился он всего лишь едой. Однако удовлетворился сполна. После нашего нехитрого обеда в доме опять не осталось ни одной крошки съестного. Зато до ночи мы дружно спали на очень сытые желудки.
