– Прямо-таки Семенов-Тянь-Шанский…
– Нет, господа, Пржевальский!
– И тоже «ский». Вы заметили?
– Нет, я определенно это где-то читал, – недовольно заметил по-прежнему невидимый в дыму давешний игрок в нарды. – Это чистый плагиат, господа!
«Да, именно этот фрагмент я наглым образом украл у Брокгауза и Ефрона, – смущенно подумал Саша, до сих пор так и не выкроивший времени выбраться и посмотреть самолично – существует ли еще надгробье Великого Бабура или его след простыл. – Стыдно-то как… Но как это стало известно Еланцеву?»
– Тянь-Шанский, Пржевальский и Бежецкий. Вы только вслушайтесь в музыку этих фамилий! – надрывался Еланцев. – А вот еще интереснее…
– И от стены уже даже руин не осталось – все бачи на дувалы растащили, – хохотал штаб-ротмистр Порываев.
«Так это же мой дневник! – узнал знакомую обложку Саша. – Вон, и уголок растрепан… Откуда он у поручика?.. Да он же…»
На этот раз Еланцев, видимо, все же заложил чем-то нужную страницу, поскольку распахнул на ней тетрадь сразу, без поисков.
– «Она просто прелесть, – прочел он, старательно подражая голосу актера Великосвятского – известного героя-любовника и звезды душещипательных дамских телесериалов. – Сколько шарма заключено в этой женщине… Я люблю ее. С ближайшей почтой я собираюсь отправить письмо батюшке, чтобы…»
– Еланцев, не смейте! Вы… вы подлец, сударь! – Сжав кулаки, бледный от ярости, Александр стоял и смотрел в лицо своему – как он думал еще недавно – другу. – Вы мерзкий подлец! Я… Я вас вызываю!
– «…испросить соизволения», – автоматически дочитал фразу поручик в гробовой тишине.
Лица всех присутствующих обернулись к Бежецкому, тишина сгустилась и стала прямо-таки осязаемой, один лишь «игрок в нарды» капризно тянул из своего угла: «Продолжайте, Еланцев! Чего вы замолчали?..» – пока на него не зашикали.
Дело следовало завершить.
Александр приблизился к Еланцеву, все еще державшему в руке дневник и криво усмехавшемуся одним углом рта, помедлил секунду и размахнулся, чтобы от души влепить фату пощечину. Но поручик ловко перехватил его ладонь и так сжал, что хрустнули суставы.
– А вот это лишнее, мой мальчик. – В наглых глазах не было и капли обычной иронии. – Будем считать, что оскорбление действием имело место, Бежецкий. Я вас вызываю.
– Одумайтесь, поручик! – раздалось сразу несколько голосов. – К чему все это? Он пошутил…
– Вызов принят, – с каким-то даже облегчением выдохнул Саша, с трудом вырвав свою руку из стального захвата Еланцева.
Утро выдалось прохладным, и все участники готовящейся драмы поеживались, немилосердно раздирая в зевках рты и кутаясь в плащи и куртки.
Отсюда, с горы, просыпающийся Кабул казался рельефной штабной картой. И если на высоте завывал прохладный ветер, в долине, судя по белесым иголочкам дымков, царила полная тишина.
– А ведь не май месяц, господа, – резонно заметил Еланцев, выбираясь из своего вездехода и по-извозчицки хлопая себя крест-накрест руками, чтобы хоть чуточку согреться. С каждым словом изо рта у него вылетали клубы пара.
– Совершенно верно, поручик, – добавил Иннокентий Порфирьевич, предусмотрительно захвативший с собой в горы подбитый ватой туземный халат (разве что тщательно выстиранный и избавленный от непременных «постояльцев» современными средствами санитарии) и теперь в него облачавшийся, разом становясь похожим на одного из аборигенов. – И, кроме того, осмелюсь заметить, мы с вами сейчас находимся на высоте двух с лишним тысяч метров над уровнем всеми нами любимого Финского залива.
– Кому как, – пожал плечами поручик. – Мне лично приятнее Москва-река.
– Тогда вам легче, – нахлобучил на голову войлочный колпак полковник, окончательно превращаясь в туземца.
– Чем именно? – не понял ротмистр Жербицкий, этнографические изыски хирурга не разделявший, а посему облаченный в синтетическую камуфляжную куртку на меху из зимнего комплекта обмундирования.
– А Первопрестольная к Богу ближе…
Саша в пикировке участия не принимал, прохаживаясь по самому краю обрыва, по хрустящему под подошвами каменному крошеву. Несмотря на такую же, как у Жербицкого, куртку, его сотрясала крупная дрожь, и хотелось надеяться, что дрожи этой он должен быть благодарен лишь утреннему холоду, а не иной причине. По крайней мере, он сам в этом пытался себя убедить.
Крупный булыжник выскользнул из-под рубчатой подошвы горного ботинка и весело заскакал под гору, увлекая за собой собратьев и грозя вызвать камнепад.
– Осторожней, поручик! – тут же весело окликнул его Еланцев, отрываясь на мгновение от весьма приятного занятия: штабс-капитан Нефедов откупорил флягу с коньяком и разливал желающим по пластиковым стаканчикам поистине живительную в такую погоду жидкость. – Вы что, решили свести счеты с жизнью самостоятельно? Без моего участия? Бросьте! Лучше ступайте к нам и дерните для сугреву полтинничек «Шустовского». Между прочим, полезно и в том случае, если…
– Прекратите, поручик! – дернул охальника за рукав Нефедов. – Вы нарушаете дуэльный кодекс. А вы, Саша, действительно, лучше выпейте глоточек, – любезно пригласил он Бежецкого. – Холод собачий, право слово. Выпейте, а то обидите.
Ну как было отказать милейшему штабс-капитану…
– Это все, конечно, хорошо, – со вздохом отряхнул с куртки хлебные крошки ротмистр Жербицкий и поднялся на ноги. – Но я бы все-таки напомнил вам, господа, что мы собрались здесь в такую рань вовсе не ради дружеского пикника на природе. Как это ни прискорбно…
– А может быть, сведем все к шутке, господа? – предложил добряк доктор. – Пусть поручики пожмут друг другу руки, обнимутся по-братски, и будем считать инцидент исчерпанным, а?
– Действительно, господа! – поддержал полковника Нефедов. – Такое прекрасное утро! Просто грех его портить кровопролитием… А у меня в багажнике, между прочим, припасено все для отличного пикничка. Соглашайтесь, господа!
– Что ж, я готов, – криво улыбнулся Еланцев и протянул Александру раскрытую ладонь. – Если поручик извинится…
Саша взглянул в просящие глаза обступивших его офицеров, нерешительно вынул из кармана озябшую руку и… И спрятал обратно.
– Нет, – гордо вскинул он подбородок. – Стреляться так стреляться. Давайте, господа, побыстрее покончим с этим.
– Иного я и не ожидал, – развел руками Еланцев. – Между прочим, Нефедов, с вас десять рублей.
– Вы что, бились об заклад? – возмущенно воззрился на безропотно вытаскивающего портмоне штабс-капитана полковник Седых. – Да как вам не стыдно…
– Стыдно не стыдно, – поручик уже прятал выигранную купюру в нагрудный карман, – а здоровый азарт еще никогда и никому не мешал. Сегодня вечером у Бабрака, господа. Я угощаю!
Саша, словно в полусне, слушал все это, и реальность происходившего никак не укладывалась у него в мозгу. Он сам, своими устами, только что отказался от мировой и теперь должен встать под пистолет Еланцева. Он, в своей жизни еще никого не убивший, должен тягаться с хладнокровным убийцей, по слухам, отправившим на тот свет нескольких человек еще до того, как попасть сюда, в горы, где убийство человека человеком – обычное дело. И что с того, что убивал Еланцев строго по законам чести? Вот сейчас он, не стирая с лица своей кривоватой усмешки, деловито застрелит его, поручика Бежецкого, и вечером, в кабаке, возможно, отпустит какую-нибудь сальную шуточку по этому поводу, когда кто-то предложит выпить за упокой души убиенной им «вишенки». Но ему, поручику Бежецкому, ему, Саше, уже будет все равно – его простреленное тело, голое и бледное, с черной дыркой в груди или во лбу, будет лежать на цинковом столе в госпитальном морге…
Картина собственного хладного трупа так явственно встала перед мысленным взором поручика, что он зажмурился и потряс головой, чтобы отогнать страшное видение.
– Только в обморок не падайте, – тут же посоветовал ему зоркий Еланцев. – Что вы, право, как барышня! Стыдно, поручик. Господин полковник, у вас всегда с собой целая аптека, я знаю – суньте нашему герою под нос склянку нашатыря, чтобы он мог держать в руках пистолет!
Но Саша отстранил с готовностью протянутую ему ампулу.
– Отметьте барьеры, в конце концов!..
Он изо всех сил старался, чтобы голос не задрожал и предательски не сорвался, но в конце все-таки «дал петуха» и смущенно замолчал.
– А парнишка-то молодцом, – шепнул штабс-капитан ротмистру, когда они, широко – гораздо шире, чем это требовалось по кодексу, шагая, отмеряли требуемую дистанцию. – Дребезжит весь, но держится. Жаль будет, если Герка влепит ему свинцовый орех между глаз.
– Полноте вам, Сергей Кириллович! – отметил «барьер» фуражкой, положенной на щебенку, Жербицкий. – Я Еланцева знаю поболее вашего. Покуражиться он любит, но, если вот так, без особой причины – дырявить зря противника не станет. Если бы случай был серьезным и действительно была бы задета его честь – тогда да. А тут… Скорее всего – пальнет поверх головы, и дело с концом. В худшем случае – прострелит мальчишке ляжку. Но это, повторяю, в худшем случае. Герман – стрелок отличный: с двадцати шагов в пятак садит. Серебряный[26].
