Попрощавшись, я поспешил домой. На этот раз меня сопровождали чекисты Китая до самой границы, пока я не перешел на Талды-Курганскую территорию. Провожая меня, Мао Цзе Дун сказал:
— Берегите себя. Не будет вас и нас, показывая на Чжоу Энь Лая, все может случиться.
Из Талды-Кургана я на вертолете, вылетел в Алма-Ату к Юсупову, так как требовалось установить полный контроль за некоторыми одиозными фигурами и укрепить контроль в районе Семипалатинской линии границы с Китаем, чтобы не допустить провокации с выстрелами с нашей стороны. Прилетели с Юсуповым в Семипалатинск, побывали на заставе и в отряде пограничников. Но говорили только об известных проблемах: все ли имеется, что требуется, чего не хватает, есть ли провокации со стороны китайских пограничников и тому подобное. Знакомить с Даллесовской писаниной, разумеется, никого не стали.
15 мая вернулся домой и связался по телефону с Жуковым. Он мне сказал, что ознакомил Хрущева с очередной писулькой Даллеса, но хорошей беседы не получилось, разговор закончился чуть ли не ссорой. Я рассказал, как и кем был принят в КНР, передал ему дословно все, сказанное Мао Цзе Дуном, и сказал, что меня китайские чекисты сопровождай до советской границы. Рассказал, где мы побывали с Юсуповым, и о том, что я отозвал 18 человек ребят на усиление нашей работы на Дальнем Востоке и в Семипалатинске.
Георгий Константинович спросил:
— В Москву не собираешься?
Я сказал:
— Пока не установил явки на Дальнем Востоке, придется воздержаться, так как это, сами знаете, сейчас вопрос вопросов. В Средней Азии все явки, существовавшие со времен Хелен Бреун, под нашим полным контролем. Алик Садыков установил контроль за ЦРУшниками в Пакистане и Афганистане, как и за связными этих стран. 13 июня Гена Дворников прослушал и записал разговор Репнева с каким-то Гавриным из Находки, разговор их длился недолго, но главное было в том, что Гаврин и Репнев наметили встречу в Сочи, 25 июня. Место встречи обозначено не было, а это нам говорило о том, что паутина ЦРУ простиралась до Сочи, а значит, и до Грузии. По телефону определили, кто такой Гаврин, его место работы и жительства, установили за ним круглосуточное наблюдение и прослушивание телефонных разговоров, закрепили за этим объектом всю группу полковника Сапрунова Василия Даниловича.
Через 11 дней все точки по Приморью и Дальнему Востоку были обозначены. 24 июня Дворников снова перехватил и записал разговоры Гаврина с Репневым, встреча их была перенесена на 7 августа и должна состояться в гостинице «Янтарная».
Как за Репневым, который оказался — Буровой — по паспорту и авиабилету, а впоследствии и по месту прописки в г. Ташкенте, так и за Гавриным (Гарцманом, по тем же данным) были закреплены наши люди индивидуально, как в полете до Адлера, так и в поездке до Сочи и гостиницы. 7 августа 1957 года все фигуранты, в том числе из Поти, Тбилиси, Баку и Еревана, были арестованы и препровождены в Москву. 12 августа прилетел в Москву и я. Как было не удивиться, когда пришлось встретиться со старыми знакомыми по Ташкенту и Тбилиси — какие они произносили правильные, эффектные речи до того, как их разоблачили, а теперь было очевидно, что это настоящие предатели Родины, продавшие все, что можно и нельзя за деньги, за амбиции, за свое неудовлетворенное тщеславие.
И сегодня, спустя полвека (недаром сказано в писании: «все возвращается на круги своя») поведение иных, так называемых политических деятелей словно возвращает меня в те прошедшие времена. К примеру, такие как Ельцин, Горбачев, Шеварднадзе, Яковлев да и некоторые другие, их безответственность в заявлениях, неожиданная извилистость и смена направлений в политике, а главное, — разбазаривание общенародного достояния и многое другое мне очень напоминает поведение тех самых предателей в том далеком пятьдесят седьмом.
Вернемся к повествованию — долго мы с ними время терять не стали, выжали из них всю информацию, что нам было нужно, и отдали в руки правосудия. Почему?
Да потому, что после разоблачения Барамии и Берии эти фигуранты письменно давали клятву — не участвовать в антисоветской деятельности, не сотрудничать со спецслужбами Запада. А после повторного разоблачения эта их клятва становилась приговором.
Это было 17 августа 1953 года. Мы тогда не жаловали неисправимых врагов Советского Союза, и потому страна была действительно крепкой. В отличие от 1991 года, когда господа Крючков и Язов не выполнили свою присягу и фактически сдали страну дьяволу.
В Москве мы с Георгием Константиновичем долго разрабатывали каждый свою модель дальнейшей работы нашей контрразведки как внутри страны, так и за рубежом.
Хрущев нас постоянно дергал и интересовался, каковы наши дела. Мы объяснили ему все детали подробно, в которых он мало разбирался, но всегда выслушивал до конца и благодарил за работу. Я ему рассказал о поездке в Китай и об отношении руководства КНР к Советскому Союзу и лично к нему, Хрущеву. «Да, понимаю я, что подналомал дров, — проговорил тогда Хрущев, — ты сам будь поосторожней, один ездишь туда, черт их поймет, что они могут придумать и сделать с тобой». Я его успокоил, что там я являюсь желанным гостем и верным союзником. Потом я затронул вопрос об освобождении Г. К. Жукова с поста министра обороны и переходе Георгия Константиновича на свою основную работу. Хрущев долго ходил молча, а потом проговорил: «Давайте придумаем какую-нибудь авантюру с освобождением Георгия Константиновича, но с пользой дела для контрразведки». На этом мы и разошлись, пообещав Хрущеву проработать эту авантюру.
В кабинете у Георгия Константиновича мы доработали общую модель деятельности нашей контрразведки и договорились: как только будут окончательно выявлены все явки по Дальнему Востоку, мы займемся выработкой авантюры для Никиты Сергеевича.
Г. К. Жуков, немного помолчав, проговорил:
— Какая разница между Сталиным и Хрущевым! Сталин сам бы сейчас с головой ушел в нашу контрразведку и помогал бы всячески, а у Хрущева нет того, что было у Сталина.
Я успокоил Жукова, сказал ему:
— Хорошо, что не мешает. Он, то есть Хрущев, пока не понимает, что началась «Третья мировая война» — пока холодная, но Даллес и вся его псарня всячески хотят ее превратить в огнедышащую.
Г. К. Жуков поднялся и прошелся по кабинету, подошел ко мне и сказал:
— Хорошо то, что мы с тобой мыслим одинаково, я забываю спросить у тебя одно: что ты решил сделать с фигурантами явок, когда все они высветят себя, конечно, с помощью наших ребят?
Я объяснил, что по этому вопросу я как бы проявляю определенную нерешительность.
Жуков переспросил:
— А точнее?
Тогда я ответил откровенно, что таскать эту сволочь туда-сюда, по-моему, глупо, пустим их в расход: кого при попытке к бегству, кого…
— Понял, — сказал Георгий Константинович, — по-моему, ошибки не будет, и за эти отбросы общества сам Господь Бог нас простит. 3 сентября я вернулся в Казахстан. Новостей было много. Те, кто с какого-либо телефона звонил Буровому и Гарцману, уже были арестованы и допрошены. Осталась не зафиксирована одна Бухара, однако слежка была установлена за двумя подозреваемыми, хотя они ни в чем и ничем себя не проявляли.
Арестованные и допрошенные вели себя вызывающе и даже угрожали нашим сотрудникам:
— Недолго вам, псы, осталось нас терзать, скоро мы поменяемся ролями, вот тогда получите все, вместе с Белым, по заслугам, распятие для вас будет благом.
Я ознакомился со всеми протоколами допроса и дал устное распоряжение своим коллегам: поступить с наемниками согласно договоренности с Г. К. Жуковым. В тот же день я вылетел в Кзыл-Орду.
В Кзыл-Орде мы провели совещание со всеми сотрудниками СВПК, работающими по Дальнему Востоку и Средней Азии. На этом совещании впервые присутствовали И.
Ю. Юсупов и М. М. Чепурин. Я постоянно наблюдал за ним, с каким удовольствием он выслушивал выступающих ребят, которые всегда находятся на передовой линии контрразведки. На этом совещании я поздравил с очередным повышением в звании, кого это касалось из присутствующих, а также с наградами за проведенные операции по Карпатам и Средней Азии. За только что проведенную операцию наград еще не было.
Из Кзыл-Орды я вылетел в Москву. Шестого октября мы уже были в Югославии, а 7 октября нас принял сам Иосип Броз Тито. Там Георгий Константинович и критикнул Н. С. Хрущева в присутствии корреспондентов. Авантюру, о которой просил нас Н. С.
Хрущев, исполнили. 11 октября 1957 года мы уже были дома, то есть в Москве.
Хрущев нас встретил расстроенным и сказал:
— Ну, зачем мы эти игры придумываем?
Я не выдержал тогда и сказал:
— Никита Сергеевич, вы напрасно волнуетесь, сейчас в период холодной войны и откровенного бешенства масонов роль контрразведки незаменима. 27 октября 1957 года состоялся Пленум ЦК, который рассмотрел персональное дело министра обороны маршала Г. К. Жукова. Я об этом не буду писать, это дело друзья и враги Советского Союза прокручивали сотни раз. Крутят и сейчас агенты Запада, чувствующие себя сегодня весьма вольготно в России. 28 октября мы встретились с Н. С. Хрущевым, он был угрюм и задумчив.
