– Ба-а! – оживился шут, повернувшись в седле чуть ли не на сто восемьдесят градусов. – Наш безбожник вызубрил христианские праздники! Ну-ка, месье еретик: когда у нас день Святого Варфоломея?..
За прошедшие шесть-семь часов путники успели отъехать от ворот Святого Михаила, через которые покинули столицу, километров на сто пятьдесят, если не больше.
Пейзаж вокруг не баловал разнообразием: все те же «широколиственные» леса, изредка прерываемые небольшими лоскутками крестьянских полей, немногочисленные селения из десятка-другого домиков с крытыми соломой крышами, монастыри, напоминающие небольшие крепости, ветряные мельницы, на одной из которых, если верить сказке Перро, впервые увидел свет проклятый кот в сапогах, да еще более редкие замки на окрестных холмах. Судя по всему, до густой населенности современной Франции этому королевству еще предстояло расти и расти…
Когда солнце уже давно перевалило верхнюю точку своей траектории и, ускоряясь, пошло на снижение, вероятно, чтобы «накрыть» чем-то ему не приглянувшийся городок у подножия отдаленного холма, увенчанного неизменной «короной» черных от времени зубчатых стен, шут прекратил свои мелочные подколки и эскапады и, деловито поплевав на палец, повертел им в воздухе, как будто определял, откуда дует ветер. Никакого ветра в уснувшем знойном воздухе не наблюдалось, но Леплайсан удовлетворенно кивнул и заявил безапелляционно, точно сверившись с показаниями хронометра:
– Половина третьего, сударь! Пора бы подкрепиться и размять ноги, а то мы скоро срастемся с нашими седлами… Вы не слыхали, друг мой д'Арталетт, про неких конелюдей, описанных греком Геродотом?
– Да, их еще кентаврами называют…
– Так вот, кентавром я становиться не собираюсь – зарубите себе на носу! Вон, кстати, и харчевня подходящая нарисовалась по курсу…
* * *
Пирог у хозяина облюбованной шутом придорожной корчмы, вернее, у его хлопотуньи-жены удался на славу, да и вино из погребка ничем не напоминало приснопамятный «Шато тальмон», из чего можно было заключить наличие у Леплайсана выдающихся способностей определять не только время по движению воздуха, но и меню – на глаз.
– Уф-ф! – Георгий откинулся на спинку кресла с объемистым кубком вина в руке и принялся ковырять в зубах отщепленной от края стола (времена и нравы здесь царили простые) «зубочисткой». – Может быть, хоть сейчас вы, Людовик, сподобитесь сообщить мне, куда именно мы поспешаем?
– Сомневаюсь, что ту скорость, с которой мы плелись до сих пор, – фыркнул Леплайсан, вгрызаясь в огромный кусок пирога, начиненного, как он пояснил только что своему товарищу, ставшему осторожным после королевского угощения дроздами и зайчатиной, – можно назвать спешкой… Я бы сказал, что мы только растрясаем небольшой жирок, накопившийся за время спокойного сидения в Париже.
Жора давно приметил за своим новым другом способность, неведомую людям двадцать первого столетия, наедаться и напиваться впрок, как удав или верблюд, оставаясь при этом стройным и подтянутым. Вот и сейчас, сожрав чуть ли не половину огромного пирога, тогда как Арталетов наелся до бровей одной пятой его порции, Леплайсан продолжал отрезать своим устрашающих размеров кинжалом толстые ломти этого французского аналога «кулебяки», не забывая запивать каждый проглоченный кусок добрым стаканом темно-красной терпкой влаги. Куда девалось все съеденное и выпитое, оставалось непонятным, но, глядя на трапезу в общем-то скромного, по местным меркам, едока, д'Арталетт понял, что обжорство Гаргантюа было всего лишь небольшим, вполне позволительным, преувеличением писателя.
Бывший инженер с грустью понимал, что стоит «нагрузившемуся» обжоре вскочить в седло и проскакать десяток-другой лье или помахать минут тридцать тяжеленной железякой перед носом какого-нибудь забияки – и все благоприобретенные калории тут же испарятся без следа, тогда как любому из изнеженных современников нашего героя приходится долгими часами изнурять себя в тренажерном зале… Не в коня корм. Так гласит народная мудрость, придуманная, похоже, в эти же времена и про таких вот индивидуумов…
– Не обижайтесь… – Леплайсан сыто рыгнул и, наконец, тоже отвалился от стола, не переставая при этом бросать на оставшиеся там яства плотоядные взоры. – Я не хотел вас ничем обидеть. Теперь, когда мы с вами удалились от Парижа, где из каждой стены растет столько длинных ушей, что любой вознамерившийся посрубать их, словно древесные грибы, утомился бы и упал замертво, не доведя дела и до половины, вы можете узнать истинную цель нашего путешествия… Большинство придворных убеждено, – продолжил шут, нацедив себе кубок вина из запотевшего кувшина, который приволокли двое дюжих сыновей корчмаря, и громогласно потребовав «чего-нибудь на закуску», будто только что не расправился практически в одиночку с настоящим монстром кулинарного искусства, – что король отправил меня (ну и вас тоже, разумеется) к другу юности своей дражайшей супруги герцогу Лотарингскому[39], чтобы вручить ему некие грамоты и потребовать присяги новому сюзерену. Его высочество Карл Лотарингский, замечу, отличается весьма склочным нравом и легко может поставить под сомнение права «нового» короля на престол, тем более что он давно уже пошил подходящие штаны с седалищем из королевской парчи и теперь спит и видит, как бы обновить их на этом неудобном креслице…
Отхохотав над этой сомнительного свойства шуткой, Леплайсан продолжал:
– Однако с этой миссией в Нанси[40] отправился другой гонец, скорее всего молодой де Тревиль, подающий надежды гвардеец, родом из солнечной Гаскони, а мы…
Шут воровато оглянулся и понизил голос:
– Мы же, дорогой мой Жорж, направляемся хоть и не в такое дальнее, но гораздо более опасное путешествие… Мы должны найти старую ведьму, способную сварить одно хитрое зелье…
– Неужели яд? – Разыгравшееся после выпитого вина воображение нарисовало Георгию жутковатую картинку: король на цыпочках пробирается в опочивальню королевы-матери и, гадко подхихикивая, высыпает мерзко шипящий порошок в стакан, куда пожилая гражданка Медичи кладет на ночь свою вставную челюсть. – Конечно, его теща не ангел, но…
– Типун вам на язык, д'Арталетт! – воскликнул Леплайсан, позабыв про осторожность. – Да он просто обожает старую королеву, мать ее… Я имею в виду ее величество, – пояснил он, еще раз оглянувшись. – Зелье предназначено для того, чтобы влюбить в нашего стареющего венценосного ловеласа некую даму, даже мадемуазель, новенькую фрейлину его супруги. Понимаете, разница в возрасте такова, что юная нимфа годится старому ко… королю в дочки, если не во внучки…
– Неужели король так… Неужели ему так много лет?
– Ха! Да он уже давно разменял шестой десяток! А девице Буо… не важно, впрочем, всего шестнадцать!
– Да ведь это… – Жора едва не произнес слово «статья», но вовремя прикусил язык.
– Конечно, – не заметил его заминки шут. – Но недаром поется в песенке: «Все могут короли…» Хотя, конечно, далеко не все…
– А родители бедной девушки?
– Бедной?!! Да они спят и видят, как бы услышать в придворных сплетнях, что его величество соблаговолил заметить их недостойное чадо! Да и, замечу, сама нимфа, если бы была хоть чуточку постарше и всего на ноготь мизинца умнее…
– Фу, Людовик! Неужели вы одобряете подобную мерзость? Она же дитя!..
– Не одобряю, но что делать? Приказ есть приказ… Кстати, моя матушка вышла замуж в неполные пятнадцать, а в семнадцать уже родила вашего покорного слугу. Между прочим, вторым после моего братца Франсуа, которому, по закону, достанется все наследство после смерти нашего любимого батюшки.
– Ну, этого ему еще долго дожидаться! – легкомысленно махнул рукой Георгий, прикинув в уме возможный возраст отца Леплайсана.
– Я тоже на это надеюсь, – согласно кивнув головой, подтвердил шут. – Братец мой – редкостная скотина, а батюшка, при его восьмидесяти девяти с половиной годах, – еще полон сил и крепок…
Жора от изумления только медленно открыл и закрыл рот, словно выброшенная на песок рыба.
В корчму тем временем, грохоча сапогами, вломилась целая орава запыленных путников, от которых на версту разило таким крутым конским потом, что голову заворачивало набок.
– Вот взгляните на этого, – совершенно непочтительно тыча пальцем в предводителя компании, шумно занимавшей один из свободных столов, которых, по раннему времени, было предостаточно, сообщил Леплайсан Георгию. – Вылитый мой братец-каналья! Ему бы еще брюхо чуть поменьше и усы покороче…
Мишень насмешек медленно обернулась…
– Это кого ты, козел, назвал канальей? – грозно вопросил действительно грузноватый предводитель, закручивая свой длинный ус и подозрительно вглядываясь в наших друзей. – Фильтруй базар, ты, волк педальный!
