Я запнулся, однако мать кивнула с экрана с полным пониманием на лице.
— Да–да, когда вкладываются такие деньги, актеры не должны отвлекаться ни на что, кроме работы… Хорошо, мы будем к ней обращаться, как к королеве. И пусть видеокамеры фиксируют каждый шаг и каждое слово, мы ничего не испортим.
— Испортите, — сказал я решительно. — Одновременно будете улыбаться, а то и хихикать. Нет уж, не надо. Я не хочу испортить ее карьеру!
Она посмотрела на меня с незнакомым выражением.
— Сынок, а это у тебя серьезно?
— Мама, — сказал я нервно, — с чего ты взяла?
— Ты так ее защищаешь, — заметила она. — Так переживаешь за нее. Ты никогда ни за кого не переживал…
Я запнулся, сказал медленно, подбирая слова:
— Просто и я подвязан в том проекте… Не могу пока посвятить в подробности, все пока очень шатко, тьфу- тьфу, не сглазить бы!., но если у нее получится, то выйдет и у меня, я там отвечаю за некоторые детали… очень серьезные детали…
Она охнула, а отец сказал с недоверием и надеждой:
— Никак работу получил? Или хотя бы пообещали?
Я кивнул.
— Можно сказать, получил. И не улицу подметать! Я пока ничего не могу сказать, но впереди перспективы как бы да. Потому я вцепился вот так!
Они переглянулись, отец сказал очень серьезно:
— Сынок, держись. Удача не стучит дважды. Не откроешь двери сразу, обидится и уже не придет.
Я взглянул на часы, охнул.
— Мама, прости, не могу болтать, убегаю! Дела, дела…
— Чмок, — сказала она.
Я выскочил за двери, понимая, что смотрит сейчас через систему спутникового наблюдения, как выхожу, бегу к гаражу, где уже услужливо исчезла с дороги дверь, а новенький «Мэджести» выкатывается на брусчатку.
Королева подошла к окну, я видел ее бледное лицо с темными провалами на месте глаз, даже мелькнула мысль взять ее с собой. Посидит в автомобиле, пока продаю бриллиант. На ее наряд никто не обратит внимания. Сейчас народ, одурев от безделья, вовсю ударился в маскарады, косплеи, реконструкции, а сама мода вообще сошла с ума, уже и не мода, что–то вовсе непристойное: наряды от звериных шкур до космических костюмов, как их представляют умники, но больше всего, конечно, костюмов из средних веков, эпохи просвещения и колониальных времен с их дикими шляпками и вздернутым задом.
Дверь «Мэджести» распахнулась только слева, автомобиль уже настроился на меня и следит, сколько человек со мной, хозяином.
Я привычно сел за руль, рука потянулась к ключу зажигания, но напомнил себе, что это уже новая модель.
— Центр, — сказал я, — улица Ингрид, двадцать один.
Мягкий женский голос, просто постельный, ответил
быстро:
— Принято. Выполняю.
Я откинулся на спинку кресла, еще поколение, и эти рули с баранкой вообще уберут, но пока что вот так. Впрочем, сами автомобили сперва почти не отличались от карет.
Автомобиль ринулся к распахнувшимся воротам, а я, развернув трубочку планшета и отыскав список всех существующих в продаже трансформаторов, углубился в описание характеристик и возможностей.
Автомобиль прет с такой скоростью, что придорожные столбы мелькают, как спицы в колесе велосипеда.
Рекламные щиты появляются далеко–далеко и через мгновение остаются позади, только и успеваешь понять, что там вроде бы буквы и как будто некая картинка.
Вообще мир не успевает перестраиваться одновременно: что–то в нем уже из сегодняшнего дня, даже из будущего, но большинство объектов и явлений дожило чуть ли не со средних веков.
На въезде в город пошли широкие развязки над магистралью, но мой авто прет по прямой, лишь ближе к центру чуточку попетлял, постоянно сверяясь по спутниковой связи с обстановкой на дороге, наконец тот же милый женский голосок интимно прошептал:
— Конечная остановка через три минуты семнадцать секунд… Отсутствовать будете долго?
— Что, — спросил я, — надо масло сменить?
— Нет, — игриво ответил женский голосок, — но в баке меньше половины. Заправиться?
— Если недолго, — ответил я. — Не люблю ждать даже женщин.
— Спасибо, — пискнула она.
Стоянка рядом, но авто остановилось у бордюра, где на той стороне тротуара высокий добротный дом с вывеской «Ганс Перепеляк, золото и драгоценности», и едва я вышел, тут же отъехало и понеслось к ближайшей автозаправке.
Надо на теслу переходить, мелькнула мысль. Жаль, социалка не покрывает, дорого, зато сразу бы все подруги увидели, едет хозяин жизни…
Ювелирный Перепеляка издали больше похож на банк, чем на магазин, такое же величаво громоздкое обрамление, чуточку помпезно, что и понятно, кому на хрен нужны теперь эти бриллианты, это для консервативной элиты.
Дверь открылась сама, но с той стороны я почти уперся в грудь настоящего живого охранника в форме и с кобурой, какой анахронизм, хотя достаточно крутой анахронизм, на меня посмотрел таким взглядом, что даже спрятанный перочинный ножик сразу бы высветился на его экране.
Я прошел по красной дорожке к прилавку, с той стороны все еще эффектно красивая женщина.
На меня взглянула с сомнением, словно я забежал переждать дождь по дороге к пивному бару, но проговорила красивым звучным голосом:
— Добро пожаловать в «Ганс Перепел як». Что–то желаете особое? Для себя или женщины?
— Да, — ответил я. — Желаю. Для себя женщин. Меня пригласил ваш Ганс, который еще и Перепеляк.
Она смотрела на меня все еще с сомнением, поднесла руку к уху и пошевелила пальцами.
— Пан Перепеляк?.. Здесь посетитель, уверяет, что пришел именно к вам лично… Серьезно?.. Тогда предложить ему кофе?.. Коньяк?.. Сразу к вам?.. Хорошо–хо- рошо…
Опустив руку, улыбнулась мне так, словно только что очень довольная встала из моей постели.
— Пан Перепеляк ждет вас в кабинете. Вторая дверь налево.
— Спасибо, — ответил я и тоже посмотрел на нее так, словно хочу позволить ей залезть туда снова. — Налево… это хорошо.
Она улыбнулась понимающе, люблю женщин, которые все понимают с полуслова, а я прошел по короткому коридорчику, где с ходу толкнул вторую дверь с левой стороны.
Кабинет пана Перепеляка это что–то вроде помещения для совещания банкиров, величественное, роскошное,’постоянно напоминающее, что нищебродством здесь и не пахнет, люди появляются только солидные и значимые.
Он живо вскочил из кресла, весь кругломорденький и приятно улыбающийся, быстро указал на кресло с моей стороны стола.
