— А чье это имение? По виду оно очень старое, — спросил Алексей Григорьевич.
— Бог его знает, — ответил Котомкин, — там еще со времен государя Алексея Михайловича никто не живет. Как ты-то сам ноги оттуда унес, ума не приложу.
— А кто и когда его построил, вы не знаете? — опять спросил Алексей Григорьевич.
— Народ болтает, будто возвел его какой то воевода, чтобы спрятать от царя Ивана Васильевича набранное на воеводстве. Был у нас в старину такой способ пополнять государеву казну. Царь вызывал в Москву воевод, а когда те возвращались со всем, что набрали с людишек на кормлении, их по дороге перехватывала царская дружина и всего лишала.
Только и тот воевода, видать, был не лыком шит. Он загодя построил в пустом, безлюдном месте острог и в нем держал свою казну. А после то ли сам помер, то ли в опале сгинул. Говорят, что о спрятанном богатстве узнал какой-то думный дьяк, завладел острогом и всеми ценностями и ни полушки не дал воеводским сиротам. А у того воеводы была знатная родня, по Москве пошли слухи и разговоры. То ли сам царь, то ли кто другой, прознали про дьяковы проделки, предприняли против него розыск, но острог был уже пуст. Так что чем дело кончилось, никто не знает.
— Получается, острогу больше двух сотен лет? — удивился Алеша. — И его до сих пор не растащили по бревнышку?!
— Кто ж пойдет на такое дело! — покачал головой Фрол Исаевич. — Говорю же тебе, там нечисть живет и простого русского человека к своим тайнам не подпускает. Туда православный человек никогда доброй волею не пойдет. А коли пошел, то значит, он в вере слаб или порченный.
Мы с Семеном понимающе, переглянулись и никому не сказали ни о таинственных ночных каретах ни о том, как нас пугали наложением рук и криками.
Пока шли разговоры, тетка Степанида с Дуней накрыли на стол и мы вместе со всеми сели завтракать. Я была голодна еще с вечера, но старалась, есть не торопясь, чтобы никто не подумал, что очень жадная до чужой еды.
День был воскресный, потому сразу после завтрака Котомкины вместе с подмастерьями и учениками стали собираться к заутрене. Алеша идти в храм отказался, сказал, что хочет спать. Мне же очень хотелось со всеми пойти в церковь, но мой новый сарафан еще не дошили, а в старом позориться на людях я не захотела и тоже осталась дома.
— Ты иди, ложись, — сказал мне Алеша, — а я пойду, навещу своего знакомого.
— А кто он таков? — остановила его я. — Может он тоже из нечистых!
— Нет, его как раз нечистые и хотели убить, — ответил он. — Он хороший человек и послан мне в помощь. Или я ему, — засмеялся он. — Только говорить об Иване посторонним не нужно, он в бегах и у всех нас могут быть неприятности.
Алеша ушел, я умылась и вернулась в нашу комнату. После бессонной, тревожной ночи мне больше всего хотелось просто лечь и вытянуться в постели. Казалось, что как только доберусь до полатей, сразу же усну. Однако сон почему-то не шел. В памяти всплывали недавние события и только теперь, в безопасности, мне стало по-настоящему страшно. Даже то, что Алеша надолго задерживается у своего нового знакомого, показалось зловещим. Скоро я не выдержала, встала и выглянула в окно во двор. Там уже не было видно ни души, все уже ушли к заутрене, а по двору гуляли только куры и дворовая собака.
Наконец послышались знакомые шаги. Я быстро нырнула в постель и притворилась спящей. Алеша осторожно, чтобы не потревожить меня, прокрался на цыпочках к кровати и начал раздеваться. Не открывая глаз, сквозь опущенные веки, я наблюдала за ним. Он был задумчив и не спеша, снимал с себя одежду. Мне захотелось, чтобы он вспомнил обо мне и проверил, как я крепко сплю. Когда он снимал свои короткие подштанники, он уже думал обо мне. В общем-то, было видно и без его тайных мыслей. Мне стало стыдно подглядывать, и я отвернулась. Он засмеялся и потянул с меня простыню.
— Не нужно, — сказала я и попыталась ее удержать. В рубашке лежать было жарко и на мне совсем не было никакой одежды. — Вдруг кто-нибудь войдет!
— Кому входить, в доме мы одни, — сказал он и начал мной любоваться.
— Тебе надо отдохнуть, ты устал, — напомнила я, поворачиваясь на спину, чтобы лучше его видеть.
— Я не пойму, что же ты со мной делаешь! — воскликнул он, заключая меня в объятия.
Мне показалось, что он очень обо мне соскучился, и мне стало так его жалко, что в глазах все поплыло, и я тоже его обняла. Что он дальше делал со мной, я, конечно, не запомнила. Могу только сказать, что в этот раз он меня совсем не жалел, но я на него за это не в обиде. После того как мы оба чудесно спаслись, я поняла, что Господь на меня больше не в обиде и грешить оказалось совсем не страшно.
Когда мы, совсем измучившись, отдыхали, я спросила Алешу, у всех ли людей бывает так же как у нас с ним.
— Вряд ли, — задумчиво ответил он. — Для любого дела, в том числе любви, нужно иметь талант или хотя бы взаимопонимание. К сожалению, большинство из нас эгоисты и думают только о себе.
— А что такое талант? — спросила я.
— Это вроде твоего дара, — объяснил он, — вот у тебя есть талант понимать, о чем думают люди, у меня, — он задумался, потом, усмехнувшись, продолжил, — выкручиваться из сложных ситуаций и любить тебя.
— Правда? — спросила я.
— А ты сама этого не чувствуешь?
— Чувствую, — ответила я. — Знаешь, как я испугалась, что больше никогда тебя не увижу!
— Я тоже этого больше всего боялся, — сознался он.
— А что такое, — я постаралась правильно произнести непонятное слово, — эгоизм?
— Когда человек думает только о себе, — ответил он, — по-русски — себялюбие.
Я помнила, как он все последние ночи хотел быть со мной, но чтобы не обидеть, старался меня не трогать, и сказала:
— Я знаю, как ты все это время мучился, и если…
— Очень, — быстро ответил он и прижал меня к себе. — Но ведь ты устала и хочешь спать!
— Быть с тобой я хочу еще больше, — прошептала я, отвечая на его долгий поцелуй.
Тогда он так сильно меня сжал, что я застонала. Алеша испугался, что делает мне больно, хотел отстраниться, но я обхватила его тело руками и ногами и не отпустила. Он начал меня обнимать и ласкать и очень долго что-то делал со мной, от чего я совсем изнемогла. Потом мне стало так горячо внутри, что я подумала, что это неспроста, и я от него понесла.
Когда Алеша отпустил меня, я уже ничего не соображала, чувствуя, что силы у меня совсем кончились. Потом я сразу заснула.
Когда мы проснулись, Алеша очень хотел еще удержать меня в постели, но я благоразумно увернулась и напомнила ему про эгоизм. Он засмеялся и дал мне наконец одеться. Я нарочно его стеснялась, но сама одевалась очень медленно, потягивалась и поворачивалась к нему разными сторонами, чтобы ему было лучше видно.
