— Государь с обходом! — свистящим шепотом сообщила Маланья Никитична.
— Где он? — спросила, не оборачиваясь, я.
— Скоро будет здесь, поспешайте! — ответила она.
У меня в голове сразу мелькнуло несколько тревожных мыслей, но главная была о том, что если Павел застанет меня в роскошном платье, пропадет вся маскировка и мне нужно срочно переодеться в сарафан.
— Помоги, — приказала я Мише, подставляя ему спину. — Быстро расстегни пуговицы!
Он торопливо начал меня раздевать.
— Теперь сарафан! — прикрикнула я на старуху, срывая с себя платье.
Она поняла, бросилась к сундуку, вынула сарафан и подала его так, что осталось только надеть.
— А ты чего стоишь столбом? — набросилась Маланья Никитична на Воронцова. — Баб голых не видел? Бежи на пост!
Остолбенелый Миша деревянной походкой вышел из комнаты, а мы обе без сил упали в свои кресла.
— Ну я и напугалась! — отдуваясь, сказала старуха. — Выглянула в колидор, а Курносый, то есть Его Величество, входит в соседнюю апараменту! Ну, думаю, все, застукает тебя с амаретом — все в Сибирь пойдем! Да чтоб я еще тебя одну с парнем оставила! Хорошо хоть вы не в постелях лежали!
— Тише ты, — попросила я, — дай отдышаться. Так напугала, сердце чуть не выскочило! И чего это он все по дворцу бродит! Лучше бы страной правил!
— А бес его знает! — сердито сказала Маланья Никитична. — Слышишь? Пришел!
В соседней комнате наши охранники громко и отчетливо рапортовали государю, что служба протекает спокойно, и никаких происшествий не случилось. Самого императора я пока не слышала, но попыталась настроиться на его мысли. Однако вместе с ним пришло слишком много людей, в голове у меня зазвучало сразу десяток голосов, и понять, какой принадлежит царю, я сразу не смогла.
— Пожалуйте сюда, Ваше Величество, — кто-то громко сказал в караульной комнате, и наша дверь без стука распахнулась.
Уже знакомый мне щуплый человек невысокого роста вошел первым и остановился возле порога.
Мы с Маланьей Никитичной молча склонились перед ним в глубоком русском поклоне. Павел нас как бы ни заметил, прошел в середину комнаты и подозрительно огляделся.
— Что за мерзость, — подумал он, — нигде нет порядка. Я уже, кажется, видел эту девку. Надо узнать, что она делает во дворце.
— Ты кто? — неожиданно спросил он меня.
Вариантов ответа у меня не было и я, как и в первый раз ответила:
— Алевтинка, Ваше Величество!
Павел меня сразу вспомнил и насмешливо спросил:
— Теперь запомнила, что я не барин, а Российский император?!
— Запомнила, Ваше Величество, — ответила я.
— Ну, то-то же! — почти добродушно, сказал он. — Петр Алексеевич, ты брался узнать, кто она такая и что делает в Зимнем, узнал? — спросил он через плечо.
— Так точно, Ваше Величество, — раздался из соседней комнаты знакомый голос. — Все, что смог, узнал, но еще много неопределенности.
— Поди сюда, объясни, — нетерпеливо позвал государь Палена.
Граф прошел сквозь эскорт расступившихся придворных и подошел к Павлу.
— Что узнал и что еще за неопределенность? — требовательно спросил царь.
— Простите, государь, но этот вопрос требует строгой секретности, — склонившись к уху императора, тихо сказал вельможа.
Что за ерунда, опять, поди, меня пытаются морочить, — подумал Павел, а вслух, насмешливо, сказал Палену:
— Что это еще за секретная Алевтинка? — потом приказал свите. — Оставьте нас!
Все, кто успел просочиться в комнату, поспешно вышли.
— Ты тоже уходи, — приказал, Пален Маланье Никитичне, — а ты останься, — добавил он, заметив, что я собралась выйти вместе с ней.
Теперь мы остались втроем. Царь с вельможей стояли посередине комнаты. Я возле стены с опущенной головой. Сердце у меня сковал страх. Одного неосторожного слова графа было достаточно, чтобы маленький, недоверчивый человек отдал страшный приказ.
— Так что за секреты у Алевтинки? — повторил вопрос император.
— Государь, есть подозрение, что эта девушка — племянница Дантона! — по-французски ответил Пален.
— Кого?! — чуть не подскочил на месте император. — Какого еще Дантона?!
— Того самого мерзавца-якобинца! — значительно сказал военный губернатор.
Павел Петрович был так поражен необычной новостью, что ничего не говорил, а только буравил меня взглядом.
— Да как же такое могло случиться? Откуда она у нас в России?
— Это я и пытаюсь выяснить, Ваше Величество, дело давнее и темное, много неясности.
— Да, но как она могла сюда к нам попасть?!
— Сестра Дантона, Ваше Величество, в молодости приезжала в Санкт-Петербург, родила здесь девочку и оставила в русской семье на воспитание. Видно, грех молодости. Его она решила скрыть в самой монархической стране от своего кровожадного негодяя-брата!
— Правда, твоя, Петр Алексеевич, Дантон последний негодяй. Хуже его были разве что Марат и Робеспьер. И что же делает у нас, да еще и в Зимнем, это якобитское семя?
— Она не знает своего происхождения и выросла в нашей русской традиции, Ваше Величество. Потому считает себя обычной русской крестьянкой. Держим мы ее тут на всякий случай, мало ли как повернется дело с Бонапартом.
— Так она что, даже французского не знает? — удивился Павел.
— Откуда, Ваше Величество! По-русски и то говорит через пень колоду. Я же изволил объяснить, она простая деревенская девка!
«Забавно, — подумал император, — вот какая бывает судьба! Дядя преступник, один из самых яростных убийц благородного Людовика XVI, а родная его племянница стоит, униженно склонившись, перед русским царем. Впрочем, канальям французам поделом. Они всегда мутили в Европе. У нас никогда не будет ничего подобного. Россия создана не для революционных потрясений, а для счастливой общинной жизни во главе с добрым и справедливым монархом».
— Неужели ни слова не знает на родном языке? — удивился Павел Петрович. — Мадмуазель, парле ву Франсе? — обратился он ко мне.
Интересно, если вдруг она ответит ему по-французски, с тревогой подумал Пален, будет большой конфуз.
Я, конечно, вопроса не поняла и стояла, склонившись, как и прежде.
— Алевтинка, ты меня понимаешь? — спросил император по-русски.
— Понимаю царь-батюшка, как же не понять, — смиренно ответила я.
Надо же, «царь-батюшка», и правда, девка глупа, как пень, — подумал Павел.
— И что ты, Петр Алексеевич, собираешься с ней делать? — отворотившись от меня, спросил он Палена.
— Пока ничего, надо еще проверить, вдруг она не то, что мы думаем.
— Ну, проверяй, проверяй, только не особо тяни, нечего змеиному семени есть мой хлеб, — решил мою судьбу император.
