У самой станицы на дороге попалась Грачиха – старая, схоронившая своего казака уж десять лет назад казачка вдова. Острая на язык и злая. Откуда шла – не пойми, с мешком каким-то. Разговаривать с ней у Григория не было никакого желания – а вот Грачиха никак язык свой не прикустит
– Здорово дневал, сосед… – издалека начала она
– И вам здоровья – буркнул Григорий, попирая вытоптанными чувяками пробуждающуюся от мерзлого сна жирную донскую землю.
– А смурной что какой? Ажник дурно делается, коль смотришь на тебя.
– Так и не смотри, коли дурнеет. Я не девка на выданье, чтоб смотрели на меня.
Грачиха покачала головой
– Вот смотрю я на тебя сосед, и все думу думаю. Надо было тебе казачку в жены брать, нашу – а то как жил сычом, так и живешь…
– Цыть, дура баба! – крикнул Григорий – учить меня! Иди куда шла пока плеткой – да ума не вложил.
– И пойду! А ты подумай за слова то мои, подумай! Тебе жить! – крикнула Грачиха, прибавляя ходу
– От дура баба… – потерянно проговорил Григорий
Дорога, натоптанная в степи, напитанная весенней влагой, разъезжающаяся под ногами вела к родным куреням, где-то в небе вел белую строчку аэроплан, да играла на полем какая-то птица, то ныряя вниз к самой земле, то взмывая в бледно-синюю, исполненную рваных в клочья облаков – но у казака перед глазами было не это. А была у него перед глазами дорога, петляющая серой змей между скал, и зеленая, вспухающая вспышками лента колонны, огрызающаяся огнем в попытке обмануть безжалостную, неумолимую судьбу, и горящий бензин, рекой текущий под колесами, и казак, лупящий из пулемета с колена куда то вверх, там где меж скал засела смерть. И было ему от этого так… что хоть в петлю.
У крайних куреней Велехов оглянулся – будто украл чего – и пошел задами, миновал свой, еще один старика Маныцкова, где сейчас его два сына хозяйствовали – и вошел задами на третий. Хриплой, самозабвенной яростью зашелся цепной кобель.
– Кто-й то…
– Здорово дневали, хозяева… – сказал Григорий
С база на огород, где только еще сошел снег и ничего не родилось, только что гряды прокопали выглянулся хозяйка…
– Здорово и тебе сосед. Чего прибег?
– Дело имею. До твоего казака.
– А… Ну иди в дом, там он… курево свое жжет, анчибел[70] проклятый…
– Ну… не ругай казака, еще пригодится по хозяйству то
– Ага, пригодится… Только что бока отлеживает, да на курево деньги переводит… от казака толку… ты туда иди, собака там… Да не вляпайся… – закричала Наталья, принимаясь снова за работу, картоху на посадку перебирать. Раньше тут картоху не сажали – а теперь, как сажалки появились только так, зимой правдаться[71] сей самое то, свалил в погреб и всего делов.
Казак второго призыва, урядник Петро Кательников и впрямь – пока жинка работала, лежал на лавке, да смолил какую-то дрянь… махорку что ли купил такую… вони по всему куреню. В просторном, недавно выстроенном доме – вот и говорят бабы, что от казаков толка нету – было тихо, покойно, желтели в углу иконы, да возилась в углу у печи недавно опоросившаяся свинья. Холодно еще на базу, решили в дом взять…
– Здорово дневал, хозяин… – Григорий сбросил грязные чувяки, в которых шел с поля, размашисто перекрестился на образа
– Дорогому гостю всегда рады… – хозяин принял вместо лежачего положения сидячее – проходи, погутарим… А то тошно мне что-то, хоть в прорубь башкой.
– Тошно… Так ты бы пошел, да жинке помог, коли тошно…
– А… Бабская работа – пусть баба и делает. С чем пришел, с добром, али…
Григорий замялся
– Али… Есть чего?
– А то ж…
Хозяин тяжело поднялся с лавки, полез на печь, чем-то долго громыхал там, будто железо сложено – и снова спрыгнул на пол, держа в руке замотанную в какие-то ситцевые тряпицы едва початую четверть самогона. Григорий снял с полки стаканы, мыть не стал, просто дунул в них, да обтер краем висящего рядом рушника. Хозяин разлил таящую в себе огонь жидкость…
– Ну, будем… – хозяин поднял бокал
Григорий покачал головой
– Что?
– Войсковой прибегал с утра… – глухо сказал Велехов.
– И что? Говори, не томи душу.
– Мишку Слепцова вбили.
– Совсем?
– Вглухую…
– Как?
– Конвой вел. На территориях
Хозяин помотал головой, как бык, получивший удар кувалдой, перед тем как острый нож перехватит горло и на землю хлынет потоком кровь.
– Давай… чтобы земля пухом.
Молча хлебнули – жидкий, обжигающий глотку огонь, семидесятиградусный первач, валящий с ног. И впрямь – хотелось свалиться с ног и лежать, лежать… все время лежать.
Хозяин молча разлил еще по одной, мутная жидкость колыхнулась в стаканах, когда он неловко задел столешницу. Хлебни – и огненная вода выбьет из головы остатки мыслей, поработит память, сделает врагов друзьями… только потом будет еще мерзее.
Покачав головой, Григорий отставил бокал в сторону.
– Я еду. А ты?
Хозяин взял стакан, подержал его в руке – и поставил на стол
– Ничего не изменишь.
– Изменишь. У тебя сын куда убег?
– В Екатеринодар поехал…
– Если не мы… разгребать придется ему. Надо, Петро.
Словно вихрь ворвался в курень… и хозяин едва успел подхватить четверть самогона, где еще больше половины осталось, а вот стакан подскочил и грохнулся на пол, и покатился, оставляя блестящую пленку на струганных половицах, и тревожно захрючала проснувшаяся свиноматка…
– Но, будя!
– Пшел! Пшел вон с куреня!
Наталья, получив первый отпор отскочила, подбоченясь, уперла руки в бока
– Пшел с куреня сказала! Сыч проклятый, сам не живешь и казакам не даешь, на войну подбиваешь… пшел!
– Будя! – крикнул хозяин дома – не гневи! Как скажу так и будет!
– Скажет он! С куреня ни ногой! Ему надо – пусть и едет на свой восток! Забыл как братьев схоронил!? Забыл, какой вернулся!? Не пущу со двора…
Хозяин с немалой силою своей навалился и выдавил жинку свою на баз, где и отвесил ей, по видимому, горячих, что в мужской разговор вмешалась. Потом – вернулся, грохнулся на колченогий табурет, хлопнул от души по столешнице. На базу тихо всхлипывала жена.
– Когда же кончится то… На кой черт нам то все это…
– Без тебя – не справлю службу, сам знаешь. Ты казачина дельный, еще двоих – и можно.
– А кого еще то?
– Губастого покличу… и Чебака.
Хозяин с сожалением посмотрел на едва заметную пленку на полу – след от пролитой горилки. Дорогая нынче горилка…
– А и дело… – наконец сказал он – помирать, так один раз.
На баз свой Мелехов пришел уже к вечеру, веселый, но ступал твердо. Захлопнул ворота, лязгнул засовом, тяжко тупая по земле прошел в дом. Жинки дома не было – со скотиной занималась. Немного подумав, казак полез на печь, и на ней, в самом дальнем углу, нашел то что искал – длинный, пахнущий смазкой, обернутый брезентом сверток. Стащил его с печи, освободил на столе место, аккуратно развязал завязки, развернул брезент. Перед ним было то, к чему он поклялся всеми святыми больше не прикасаться – оружие. Тяжелый Браунинг БАР лицензионной работы под русский трехлинейный патрон и два германских Маузера – пистолет, и пистолет-карабин с отъемным прикладом и длинным, морским стволом. Когда то давно это оружие здорово выручало его, потом оно долго лежало забытое, на печи, но зачем взял с собой, если не думал, не подозревал, и даже смутно не надеялся, что придет время, и руки снова лягут на холодную сталь, ощутят смертоносную тяжесть оружия.
Тот, кто ступил на этот путь – уже не сойдет с него никогда. Они прокляты… прокляты, но не забыты. Каждый раз – о них вспоминают вновь.
Застучали по полу шаги, неторопливые, в дом, тяжело громыхая полными подойниками вошла жена. И – обмерла, глядя на разложенное на столе, матово поблескивающее в свете лампы с простым железным абажуром оружие.
– Ты…
– Надо, Лена… – сказал Григорий, морщась как от боли, все-таки не давало покоя, не отпускало его – никак без этого.
– Обещал же… – простонала по-русски жена
– Знаю. Обещал. Но без этого – никак. Брата у меня – убили. Брата…
Месяцем ранее
Лондон, Великобритания
11 апреля 1949 г.
Четырехдвигательный Аргонавт компании "Транс-Канада" медленно разворачивался над Темзой, заходя на посадку в Хитроу, главном гражданском аэропорту столицы Соединенного Королевства и главного города Метрополии. На Темзе, как обычно, шла работа, буксир – тянул цепочку нефтеналивных барж, какие-то краны – что-то строили на берегу. Говорили, что перевозки по воздуху скоро будут столь дешевыми и доступными, что большая часть отправлений – будет перевозиться именно по воздуху, а не по воде. Наверное, так оно и будет, прогресс шагает семимильными шагами. Один из пассажиров этого рейса – отлично помнил, как он учился летать на Де Хэвиленд Мот, "тигровом мотыльке"…
