– Вот уж нет, – спорит она с Тристаном, и тот расплывается в улыбке, довольный тем, что привлек ее внимание. – Ничем они не лучше, а ударник у них вообще никуда не годится.
Тристан перегибается через подлокотник, хватается за ручку кулера и подтаскивает его к себе. Ставит перед стулом вместо подставки для ног, упирает в него свои босые ступни.
– А ты что, эксперт? – спрашивает он Нову.
– Потому что я сама барабанщица. – Нова спихивает ноги Тристана с кулера, нагибается вперед и открывает крышку.
Когда она вытаскивает изо льда бутылку, шорты на ней чуть-чуть сползают, и я еле удерживаюсь, чтобы не улыбнуться: трусики на ней черные кружевные, а я-то думал, она из тех девушек, что носят белые хлопковые, особенно если вспомнить, как она смутилась от собственной шутки про первый раз неопытной девушки.
– Если ты умеешь играть на ударных, – Тристан щелкает пальцем по кончику сигареты, стряхивая пепел на землю, – это еще не значит, что ты можешь судить, кто играет лучше, а кто никуда не годится.
– Значит. – С каждым глотком пива Нова делается все более дерзкой. Тянет руку к сигарете, словно хочет вырвать ее и затянуться.
На этот раз я решаю принести в мир немного добра, хотя с моей стороны это чистое ханжество. Я хлопаю ее по руке и качаю головой:
– Не вздумай!
– Эй! – возмущенно хмурится она. – Это еще что за новости?
Мои локти стоят на подлокотниках, я чуть сдвигаю их и кладу руки на колени, рядом с ее бедрами.
– А я когда-нибудь увижу, как ты играешь? – Я меняю тему, чтобы отвлечь ее от мыслей о марихуане.
– На барабанах? – спрашивает Нова, все еще хмурясь.
Я киваю, но она не торопится отвечать. Запрокидывает голову назад, подносит к губам горлышко бутылки и потягивает пиво. Ее волосы спадают на спину, легонько скользят по моей руке, и по всему телу у меня пробегает тихая дрожь. Она опускает бутылку и облизывает губы:
– Не знаю, – потом испытующе заглядывает мне в глаза. – А ты хочешь посмотреть, как я играю?
– Конечно, – отвечаю я и напоминаю себе, что мы с ней просто друзья. Просто друзья. – Иначе бы не спрашивал.
Нова опять облизывается, на этот раз специально, и я подозреваю: уж не для того ли, чтобы я смотрел на ее губы.
– Вот вернемся в город, тогда, если хочешь, приходи, посмотришь.
– Эй, а я как же? – обиженно спрашивает Тристан, бросает сигарету на землю и затаптывает босой ногой. Тут же начинает ругаться – обжегся. – Вот сволочь, горячая какая!
Нова не обращает на него внимания, ее глаза устремлены на меня.
– Только песню я сама выберу.
Я киваю, уже нервничая от того, какой личный у нас пошел разговор.
– Ладно, подходящий план, Нова Рид.
Тристан недовольно фыркает, достает из кармана телефон и начинает набирать эсэмэску.
Нова поворачивается спиной ко мне, лицом к сцене. Прислоняется к моей груди, а ноги ее свешиваются с моих коленей. Я весь застываю, но она будто и не замечает. Вообще она, похоже, очень удобно устроилась, и чем дольше так сидит, тем удобнее становится мне.
– Это отец научил меня играть, – произносит она и снова глотает пиво из бутылки. – Когда мне было шесть лет.
– Он учил тебя играть на барабанах? – Я стараюсь говорить легким тоном, поскольку помню, как в первую нашу встречу она сказала, что ее отец умер.
Нова кивает, перекатывая бутылку в ладонях:
– Он и на гитаре тоже играл, но мне почему-то этот инструмент никак не давался.
Нова, кажется, глотает слезы, и мне хочется ее утешить. Я сжимаю и разжимаю пальцы, а потом кладу ладони ей на бедра так, что она оказывается зажатой у меня в руках. Мускулы на ее ногах напрягаются от моего прикосновения, но она не отстраняется.
– Сколько тебе было лет, когда он умер? – спрашиваю я, поглаживая ее мягкую кожу кончиками пальцев. «Что я делаю, блин?»
– Двенадцать. – У нее перехватывает дыхание.
Певец со сцены кричит что-то вроде: «Девушки, снимайте майки!» Нова несколько раз откашливается:
– Можно, я кое-что спрошу?
Я уже точно знаю, что ее вопрос мне не понравится, раз мы такую тему задели, но киваю:
– Конечно.
Она нерешительно молчит, глядя на звезды в угольно-черном небе.
– Тебе приходилось терять кого-нибудь из близких?
Я слышу, как Тристан рядом покашливает, а потом отворачивается, словно хочет сбежать от этого разговора. Группа начинает играть снова, слышится грохот барабанов и крик в микрофон.
Я отвечаю не сразу:
– Да, приходилось.
Нова кивает и не произносит больше ни слова. Другая бы стала расспрашивать кого и как. Я помню: сразу после аварии всем хотелось знать подробности не только про Лекси и Райдер, но и про меня. Я долго пролежал в больнице. Каким-то чудом тот парень, которого я почти не знал, тот, что целовался с Райдер на заднем сиденье, отделался всего несколькими синяками и царапинами, а водитель другой машины сломал ногу. Вот так. Двое с небольшими травмами и трое погибших.
– Что с тобой? – Нова поворачивает голову ко мне. – Так напрягся весь.
– Все в порядке, – заверяю я ее.
– Точно? – с сомнением спрашивает она, заглядывая мне в глаза.
Давно уже никто так не беспокоился обо мне. Даже Лекси не так за меня переживала, когда я изводился весной из-за отчужденности отца.
– Я просто хочу, чтобы он хоть раз признал: я тоже способен сделать что-то хорошее, – сказал я как-то Лекси, когда мы сидели вдвоем на диване и смотрели кино.
– Да кому какое дело, что он там думает? – отозвалась Лекси, не отрывая взгляда от экрана.
Я зачерпнул горсть попкорна. В тот день я выиграл конкурс на художественной выставке, а когда пришел домой и рассказал отцу, он только и сказал: «Хорошо». Это была его постоянная реплика, и произносил он ее без всяких эмоций.
– Я лишь хочу, чтобы он хоть раз за меня порадовался, – сказал я, засовывая попкорн в рот. Мне было тоскливо.
– Когда-нибудь порадуется. – Лекси прибавила звук, и на этом наш разговор закончился.
– Точно, – отвечаю я Нове. – И хватит тебе за меня беспокоиться.
– Ладно, – соглашается она и старается улыбнуться, как будто не верит мне. Наматывает на палец прядь своих каштановых волос. – А как ты думаешь, может быть, кто-то где-то сейчас, в эту самую минуту, делает то же самое?
– Что? Сидит и укуривается в хлам? – шутит Тристан, отрывая взгляд от экрана телефона.
– Нет, сидит под звездами и слушает музыку. – Нова раскручивает намотанные на палец волосы.
Тристан щелкает пальцем по экрану телефона и пожимает плечами:
– Странная ты девушка.
– Мне просто интересно, – бормочет Нова, – как другие люди проводят свое время… свою жизнь.
В какой-то момент, в промежутке между затяжками, глядя, как шевелятся ее губы, слушая ее странные, но мудрые слова, я чувствую, что все это – и она сама – неотразимо притягивает меня, и я вдруг прижимаюсь губами к ее губам. Я так делал уже не раз, чтобы отвлечься от своей жизни. Но сейчас все не так. Сейчас это действительно что-то значит, хотя я еще только пытаюсь понять, что и хочу ли я этого, и заслуживаю ли, в конце концов.
Нова сначала замирает, но потом обвивает меня руками за шею, придвигается ближе, приоткрывает губы, разводит ноги, и мои руки ползут выше, к краю ее шортиков. Во рту у нее вкус пива и запах травки. Не знаю, как там Тристан реагирует, да мне, в общем-то, все равно. Мне важно одно: ласкать языком ее язык и чувствовать под рукой ее кожу – она такая мягкая, успокаивающая, в какой-нибудь другой жизни я бы только и делал, что гладил ее.
Я уже хочу отстраниться – эмоции царапаются внутри, но тут Нова разворачивается у меня на коленях, садится на них верхом, а потом хватает меня за шею обеими руками и притягивает ближе. Целует с такой страстью, что кажется, синяки на губах останутся, вжимается грудью в мою грудь, слегка покачивая бедрами. Я сжимаю в руках ее талию, притягиваю к себе еще ближе, но тут же отталкиваю и отрываюсь от ее губ.
Она тяжело дышит, глаза у нее перепуганные, волосы растрепались. Бросает взгляд на пустой стул Тристана, а потом опять на меня.
– Нам надо остановиться, – говорю я, но это звучит совершенно неубедительно, и голос у меня обрывается.
– По-почему? – заикаясь, возражает она, и, должен признать, мне нравится, что на этот раз слез в ее глазах не видно. – Я не хочу.
Я приглаживаю ей волосы, чтобы не лезли в глаза, задерживаю пальцы на щеке, где синяк.
– Ты меня даже не знаешь, Нова. Я тебе не нужен… Ты заслуживаешь лучшего.
«Беги от меня, ну пожалуйста. Сам я, кажется, не могу».
У нее сжимаются зубы, как будто я задел больное место.
– По-моему, это мне решать.
– Нужен я тебе или нет? – переспрашиваю я.
– Да, а решить я смогу только тогда, когда тебя узнаю.
Я помахиваю рукой перед лицом:
– Вот он я весь перед тобой. Что видишь, то и есть.
– Так не бывает, – спорит она, легонько касается ладонями моей груди прямо над шрамом, и у меня все тело каменеет. – На самом деле люди чаще всего скрывают, кто они есть на самом деле. – Горло у нее сжимается – она сглатывает. – Чаще всего думаешь, что знаешь человека, а на самом деле даже не догадываешься, какой он.
