— Спасибо, Андрей Юрьевич.
Вот так, я опять влез не в своё дело. Но здесь моя жизнь и жизни Солнышка и Сереги зависели от меня и от мастерства пилотов. Придётся, когда приземлимся, ещё раз обговорить с Вениамином Петровичем все детали. Канадцы пусть только дозаправят самолёт и проведут противообледенительную обработку воздушного судна. Так как все четыре двигателя Ил-62М находятся сзади крыла, на хвосте, массовый вброс снега или льда во входные устройства авиадвигателей при взлёте может привести к помпажу и самовыключению двигателей. А это, в свою очередь, может привести к катастрофе. Ну а остальное мы своими силами сделаем.
Солнышко меня ждала и спросила с тревогой:
— Что случилось? Я видела, что Катя вернулась, а тебя всё нет.
— Катя мне была нужна, чтобы переговорить с КВС. Командир принял решение садится в Гандере.
— А почему? У нас же нет там промежуточной посадки.
— Проблемы с двигателем. Устраним их и полетим в Нью-Йорк. Не волнуйся, всё будет хорошо.
Нам привезли обед, но есть особо не хотелось. КВС, как мы и договорились, никому ничего не сказал, даже стюардессам. Катя на меня посматривала, пытаясь понять, о чем я говорил с командиром, но я делал вид, что ничего серьёзного не случилось. Хотя когда отключили второй двигатель, это я сразу почувствовал, а вот Солнышко ничего не заметила. Значит, и остальные пассажиры на это не обратили никакого внимания. Главное, своевременно удалось не допустить возгорания, которое уже ни от кого не скроешь.
Но вот КВС объявил по внутренней связи, что над Нью-Йорком бушует сильная гроза и они изменили курс, чтобы сделать промежуточную посадку на аэродроме Гандера. Народ заволновался. Серега посмотрел на меня и я ему кивнул, мол всё нормально и так и должно быть. Он видел, что я уходил за шторку, отделяющую два туалета от салона. Правда, я уходил со стюардессой, а потом она почти сразу вышла, а я ещё там оставался несколько минут.
Катя начала догадываться, после сообщения по громкой связи, о чем мы говорили с КВС и хотела меня спросить о чём-то, но я мотнул головой и она поняла, что сейчас не время для расспросов. После того, как она увидела моё новое удостоверение, она стала смотреть на меня с неким затаённым восхищением.
Солнышко тоже поняла, что я ей что-то не договариваю после того, как передали сообщение об изменении маршрута. Она спросила:
— Точно ничего страшного не случилось?
— Абсолютно. Командир отключил один из четырех двигателей, чтобы его не заклинило. Поэтому сядем в Гандере и командир займётся ремонтом.
— А ты здесь с какого бока?
— Я же здесь старший по должности, — соврал я. — Меня поставили в известность и всё.
— Понятно, что ничего не понятно. Но когда мы будем садиться, я возьму тебя за руку, как раньше. Что-то мне тревожно.
— Да хоть за обе возьмись. Я тебя уверяю, тревожиться не о чем.
В качестве убедительного аргумента для подтверждения своих слов я её поцеловал и она успокоилась. Лучше поцелуя, в качестве средства для успокоения разволновавшихся девушек и детей, ничего на свете нет. Проверено на личном жизненном опыте. Солнышко преданно и с любовью в глазах посмотрела на меня и сказала:
— Я тебя люблю.
— И я тебя люблю.
Загорелось табло и мы пристегнули ремни. Ну всё, теперь от меня ничего уже не зависит. Солнышко, действительно, взяла меня за руку, но не из страха, а по привычке. Ей так было комфортней и спокойней. Мы вынырнули из облаков и иллюминаторе показалась земля. В дали показался остров, который к нам стремительно приближался. Потом мы увидели взлетно-посадочную полосу и самолёт пошёл на посадку. Аэродромные службы были заранее предупреждены о наших проблемах, поэтому нас уже ждали около двух десятком спецмашин, большинство из которых были пожарными.
Шасси коснулись земли и самолет очень медленно стал снижать скорость. Если принять общий реверс тяги при торможении за сто процентов, то мы сейчас тормозил только тремя четвертями от необходимого. Секунды бежали очень медленно, но неумолимо. Казалось, что мы никогда не остановимся. Но вот мы стали плавно замедляться, а потом, наконец-то, самолёт замер и все дружно зааплодировали. Это от радости и от нервов. В 1979 году выйдет на экраны фильм «Экипаж», который будет нам потом напоминать сегодняшнюю посадку. Конечно, здесь землетрясения и селевого потока не было и пробоину в хвосте мы не получали, но я хорошо помнил этот фильм, поэтому немного нервничал, когда мы садились. Но виду не показывал, чтобы не нервировать ещё и Солнышко. У меня перед глазами стояли, полные напряжения и трагизма, кадры из фильма и диалог двух пилотов:
— Тормоза!!!
— Не тормозимся!!!
— Тормоза!!!
— Не тормозимся!!! Юз!
— Тормоза!!!
— Не тормозимся!!!
— Переложить реверс!
— Хвост оторвет!
Всем сказали оставаться на своих местах, а взволнованная Катя подошла ко мне и сказала, что меня зовёт к себе КВС.
— Солнышко, — обратился к своей подруге, — я пошёл к командиру, а ты не скучай.
— Это надолго? — спросила она, понимая, что я, почему-то, очень нужен там.
— На час, не больше.
Я её поцеловал и проследовал за Катей. Командир разговаривал о чём-то со штурманом, а увидев меня, сказал:
— Сели нормально. Полосы хватило, но как я и говорил, впритык. К нам едут пожарные машины. Что будем с ними делать?
— Пожара нет, так что эти сразу отправляем назад. Нам нужно дозаправиться и провести противообледенительную обработку воздушного судна. Вы сказали, что разбираетесь в авиадвигателях?
— Да. Я сначала учился на авиамеханика, а только после этого пришёл в большую авиацию.
— Отлично. Я быстро объясню канадцам, что нам необходимо сделать в первую очередь, а вы попросите помочь нам потом подобраться ко второму двигателю и предоставить необходимые для этого инструменты. Я вам объясню и покажу, где проблема и это значительно сократит время на ремонт.
— Хорошо. Но если там что-то серьезное, то мы здесь останемся надолго.
— Не останемся. Главное, двигатель не пострадал, а необходимо заменить всего лишь одну трубку подачи масла.
— А откуда…
— Как-нибудь расскажу. Во, трап уже подогнали. Пойдёмте заниматься каждый своим делом.
Вот только корреспондентов нам тут не хватало. Их, правда, было всего двое, но оба с фотоаппаратами в руках. Ко мне подошёл, как он представился, заместитель начальника аэропорта Фрэнк Макконахью. Он по моим трём Звёздам понял, что главный здесь я. Обрисовав вкратце ситуацию, которую мой визави понял очень быстро, я конкретно объяснил, что нам нужно и попросил срочно найти у себя на складе масляную трубку для авиадвигателя. Так как наши самолёты здесь часто совершали промежуточную посадку, здесь имелся необходимый минимальный набор запчастей для ремонта советских авиалайнеров. Поэтому я был уверен, что с этой задачей он справится.
А потом по приставной лестнице мы с командиром взобрались на второй двигатель и Вениамин Петрович занялся работой авиамеханика. Снизу толпился народ, желающий посмотреть, как эти загадочные русские с помощью одной только кувалды и такой-матери починят самолёт. Командир тем временем вскрыл кожух двигателя и я ему указал на одну из трубок, из которой капало масло. Видимо, от вибрации двигателя масляная трубка износилась и стала «сопливиться», а потом трещина увеличилась и начались серьёзные проблемы.
Вениамин Петрович до конца не верил, что я точно знаю причину выхода из строя двигателя самолета, но после того, как он снял трубку и убедился в этом лично, уважение на его лице стало видно невооруженным глазом. Правда, на нем одновременно читался вопрос, откуда известный музыкант это мог знать? Тут снизу крикнули, что нам привезли все масляные трубки, какие у них были на складе. Нам передали шесть штук и только одна из них точно подошла по размеру.
— Нам крупно повезло уже второй раз, — сказал КВС с довольной улыбкой. — Только один процент был за то, что именно такая трубка окажется здесь, в Канаде.
