знает, что он погиб. Личность-то не установлена.
— Гениально, Андрей Григорьевич, — потирал довольно руки Горохов. — Всякий раз удивляюсь твоей смекалке.
— Рад стараться, — улыбнулся я, а про себя подумал, что если бы был сейчас фотошоп, то я и сам бы мог лицо подправить, без всякого художника. Бывало, в прошлой жизни баловался занимательной программкой. Один раз взяли мы двоих гоп-стопников. Они, паразиты, в полный отказ пошли. Тогда я тому, кто послабже духом был, легенду задвинул, что, дескать не того вы, граждане грабители, человека бомбанули. Ведь потерпевший в криминальных кругах личность известная, и подельника твоего уже грохнул. И сунул ему фотокарточку его другана, только обработанную в фотошопе. Морда в крови и с трупными пятнами, как и положено покойнику. Тот чуть стул не обгадил и сразу весь расклад дал. Ну, а второго расколоть оказалось еще проще. Просто дал почитать ему признательные показания его трусливого подельника.
— Никита Егорович, — решил все-таки я добавить. — Что-то священник мне не очень нравится.
— Оно и понятно, — ухмыльнулся шеф,— мне он тоже не по душе. Мы люди партийные, а на опиум этот только народ ведется. А мы с вами, товарищи, атеисты.
— Да я не про это. Разрешите, я его в разработку возьму? Проверю кое-что...
— Есть веские основания?
— Пока нет, только интуиция.
— Лукавишь, Андрей Григорьевич, интуиция у женщин развита, а у тебя оперская чуйка. Разрешаю. Если что накопаешь, сразу мне докладывай.
— Это само собой, — кивнул я.
— Алексей, — я отвел криминалиста в сторонку. — Сгоняй в храм и сфоткай мне морду попа.
— Зачем это? — Катко выпучил на меня глаза.
— Надо. Потом скажу. Только фотай, как на паспорт. В анфас чтобы. Сможешь?
— Ты что, Андрей? Как я это сделаю? Скажу, чтоб замер, а то мне секретное фото сделать надо?
— Придумай что-нибудь, мол, приехал еще раз отснять рисунок в комнате Сапожникова. Скажи, что местные плохо отсняли, или пленку засветили.
— Это я могу, — закивал Алеша, — но как я батюшку-то щелкну? Он же не дастся.
— Так ты общий вид храма еще отсними, но чтобы он в кадр попал. Потом увеличишь, когда печатать будешь.
— Я попробую, — неуверенно пробормотал Катков, покрывшись испариной. — А Никита Егорович в курсе, что ты мне такие задачи нарезаешь?
— В курсе, в курсе, ты главное не оплошай. И постарайся сделать снимок так, чтобы отец Арсений вообще не догадался, что в кадр попал.
— Так для чего? — недоумевал криминалист.
— Мутный он какой-то, проверить его хочу...
— Думаешь, это он и есть — подельник Сапожникова? Тот самый Холодильщик? — от такой фразы Алексей даже рот рукой прикрыл, будто боялся, что его услышат.
— Хрен знает, — поморщился я. — Вроде не выходит. В больницу приходил человек в белом халате и без бороды совсем, а у этого она настоящая.
— Это ты откуда знаешь? — искренне подивился Алексей.
— Проверил.
— Как? Тоже незаметно?
Кажется, он начал думать, что я маг-иллюзионист, на людей морок навожу одним своим присутствием.
— Нет, конечно! Как можно за бороду незаметно дернуть?
— Слушай, Андрей, — Катков теребил пуговку на рубашке, застегнутую под самое горлышко. — Может, ты со мной поедешь? Отвлечешь его, а я вас и щелкну.
Я помотал головой.
— Поп хитрый, сразу поймет, что я не зря приехал — ведь я только что там был. Второй раз «дернуть за бороду» его не получится. Давай как-нибудь один. Про меня ни слова. Скажешь, что Горохов отправил. Делай больше снимков, на какой-нибудь он и попадет.
— Так и всю пленку извести можно. А почему его нельзя вызвать повесткой и сфотать официально? Пальчики откатать.
Очень уж не нравилось Каткову это задание, кажется, он готов был придумать что угодно, лишь бы за него не браться. Пришлось разъяснять, как малому дитяти, то, что он и сам бы понял, если б не дулся.
— Как ты себе это представляешь? — ответил я. — Уважаемого человека как урку на учет ставить? Тут основания веские нужны. И самое главное, говорю же, незаметно это надо провернуть. Чтобы он не догадался.
— А что будет, если он догадается? — в голосе собеседника сквозил страх.
Эх... Прав был Горохов, когда шутил — не получилось бы из Алешки маньяка, при любом раскладе.
— Много вопросов задаешь, Алексей. Бери свою «Смену», вперед и с песней. Только помни — незаметно надо. Чтобы объект как бы невзначай в кадр попал.
— Я лучше у местных «Зенит» возьму с широкоугольным объективом. Так его проще в кадр будет поймать.
* * *
— Вот, — я положил на стол Горохову потрепанную папку с подшивкой пожелтевших листов.
— Что это? — заинтересовался следователь.
— Что-то вроде личного дела отца Арсения. В Епархии областной взял.
— Не думал, что там такие документы на священнослужителей заводят.
— Я тоже считал, что они на пожертвования живут. Но нет. У них все четко. По закону они обязаны даже в профсоюз вступить и заключить с его органами трудовой договор. Они на бюджете сидят, стало быть, и документы на них имеются.
— Так-с... Посмотрим, — Горохов полистал подшивку. — Отец Арсений, в миру Арсений Леонидович Бондаренко, 1940 года рождения. Работал слесарем, закончил техникум. Угу... Потом принял духовенство. Служил в храме в Брянске, направлен по собственной инициативе в Цыпинск три года назад. Интересненько, — Горохов оторвался от бумаг и уставился на меня задумчивым взглядом. — Первая жертва Холодильщика, Витя Тетеркин, пропал тоже три года назад. Ложкин полгода назад. Знать бы еще, когда пропал тот, которого мы так и не опознали. Кстати, — вспомнил Никита Егорович, слегка прихлопнув ладонью по столу. — Портреты-то подростка развесили по городу?
— Во всех людных местах, и еще в школах, — кивнул я. — Вот только, мне кажется, на них он получился не очень похож. Художник три раза переделывал, но не то пальто. Оказалось, что с мертвого живого срисовать — задача нетривиальная.
— Ну так попробовали бы других художников.
— Отказались все, — развел я руками. — Они натуры тонкой душевной организации. Сказали, что трупы рисовать им муза не велит. Дескать, потом потерять ее могут навсегда.
