своего воцерковления я не пропустил ни одной пасхальной службы и надеялся что и здесь будет так же.
Пасхальная служба мне очень понравилась, все было чинно и благородно, как и подобает быть в домовом храме светлейшего князя. Особенно великолепен был хор, на это дело родитель денег не жалел.
После службы была праздничная трапеза. Организовывал её Степан Дмитриевич и она получилась наверное очень даже ничего. Но я уже был не в состоянии что либо адекватно оценивать. Дорога от Твери была тяжелой, мы спешили, спали урывками, я очень устал и начал засыпать прямо за праздничным столом.
В понедельник, девятнадцатого апреля, я без раскачки принялся за дела и первым делом оценил ситуацию в доме.
Анна Андреевна не подвела меня и оказалась молодцом. Она перешерстила нашу дворню и в нашем доме в итоге оказались только вызывающие у неё доверие. Никаких замечаний на её решения у меня не было. Со всеми хозяйственными делами сестрица замечательно справилась. В доме был идеальный порядок. Покупатели никак не могли дождаться моего возвращения, особенно те, кто желал купить особняк на Лиговке. Желающих купить его было хоть отбавляй и предложенная за него цена оказалась намного выше предполагаемой.
Революция в обеденной зале и на кухне поразила меня больше всего. Родитель держал двух поваров, он был поклонник русской кухни, а матушка предпочитала европейскую, преимущественно французскую, разбавленную английской. Поэтому поваров было двое, француз Анри по найму, специально выписанный из Парижу города и Никанор обладатель редчайшего для крепостного мужика отчества — Аполлонович. Его отец был куплен нашим дедом из-за редкого имени, которым наградил его помещик-самодур.
Время приема пищи, говоря по-армейски, Анна Андреевна установила достаточно строго. Завтрак свободный, кто как встает, при необходимости в десять-одиннадцать перекус напитками и бутербродами. Обед строго в четырнадцать. Затем в семнадцать еще один перекус. И строго в девятнадцать часов ужин. На ночь, с подачи Матвея, не обязательно, но желательно что-нибудь кисло-молочное: простокваша, ряженка, варенец и в редкую стежку кумыс. Полезность этого было его эмпирическим наблюдением.
На Нарвской мызе жили несколько семёй крепостных татар. Крепостное право как таковое у татар отсутствовало, но в середине прошлого, восемнадцатого, века в тех краях было башкирско-татарское восстание и и часть пленных стали крепостными у татарских помещиков. Дед был в тех краях, попробовал кумыс и решил завести его и у себя.
Для этого он купил три татарские семьи и поселил их на Нарвской мызе. Кумыс был не каждый день, а только когда была какая-либо оказия.
Кухня у нас была преимущественно русская, но что-нибудь европейское было всегда на столе, особенно в перекусах.
Дисциплину обедов и ужинов Анна Андреевна установила то же армейскую, явка была строго обязательна. Отсутствовать можно было только по уважительной причине, поставив об этом в известность меня. Практика открытых дворянских обедов была в прошлом, но приглашать гостей не возбранялось, опять же только с моего согласия.
В обеденной зале у нас был большой п-образный стол и Анна Андреевна каждому отвела строго определенное место. Посещение обеда и ужина было обязательно для меня, сестер, в их число входила и Таня, Матвея, нянюшки с сыновьями, Анисьи и Степана Дмитриевича.
Всё, что сделала Анна, конечно еще ожидало моего утверждения, но я ничего менять не стал, только сказал, что бы за столом она нашла место и Сергею Петровичу.
Вечером приехал офицер от генерала Бенкендорфа. Я утром послал ему весточку о своем возвращении и попросил принять меня.
Но Александр Христофорович решил по-другому. Офицер передал мне его письмо, в котором генерал любезно извещал меня, что он сам завтра в восемь часов утра навестит меня. Если я конечно буду не против.
Бенкендорф приехал точно в восемь, минута в минуту. Я пригласил его позавтракать вместе со мной и мы прошли в кабинет, куда и подали завтрак. Была большая вероятность что кто-то уже окажется за столом, а мне даже присутствие сестры и её жениха было не желательно при разговоре с генералом.
Позавтракав, я сразу же перешел к делу.
— Александр Христофорович, я хочу просить аудиенции у Государя Императора и подать ему два прошения, Это первое, — я протянул генералу свое прошение о признании Татьяны, дочери Анисьи, родной дочерью князя Андрея Алексеевича и его письменное признание этого факта.
Бенкендорф внимательно прочитал поданные мною бумаги и аккуратненько вернул их.
— А второе прошение?
— Я хочу просить Государя о смягчении участи подпоручика Александра Семёновича Пестова, арестованного по делу 14-ого декабря. Он доводится зятем Андрею Тимофеевичу Болотову, одному из величайших умов России, — при последних словах генерал встал и сделал несколько нервных шагов по кабинету.
— Государь справлялся о вас и сегодня в шесть вечера примет вас. Если вам необходимо официальное признание девочки вашей сестрой, то никто вам не в праве отказать в этом. А вот касательно ходатайства за государственного преступника, — Бенкендорф с сомнением покачал головой. — Не советую, князь, этим вы можете навредить и себе и ему. А уж поверьте мне, я то знаю, что говорю.
Деятельность Следственного Комитета по делам 14-ого декабря не была тайной и я знал, что мой собеседник в нем один из главных действующих лиц. Генерал несколько минут молчал, задумчиво глядя в окно.
— Дело подпоручика Пестова находится в моем рассмотрении. Вина его неоспорима и нет ничего, что бы свидетельствовало в его пользу, — но в последних словах Бенкендорфа я уловил нотку сомнения. Похоже ему запали куда надо мои слова про Андрея Тимофеевича.
Я подумал, что наш разговор окончен, но ошибся.
— Насколько я знаю, вам князь, удалось разобраться в своих запутанных делах и навести порядок в имениях. Нет-нет, — будущий шеф жандармов изобразил улыбку, такие улыбки я всегда называл змеиными, — эта информация не от вашего нового сотрудника, у меня для этого есть другие надежные источники. Какой род занятий вы решили выбрать для себя? Мне кажется, князь, вы не собираетесь служить ни по военной, ни по cтатской части?
Я внимательно посмотрел на генерала и решил немного наступить ему на любимый мозоль.
— Я, Александр Христофорович, собираюсь стать самым богатым человеком России, а затем и мира.
Насколько я знал историю, Бенкендорфу всегда не хватало денег, большая семья: три дочери и две падчерицы требовали больших расходов. А многочисленные любовницы были вообще финансовым бедствием. Поэтому я забросил удочку на будущее, он скоро получит моё интересное коммерческое предложение.
Сильно озадаченный моими словами, императорский сановник уехал, а я занялся своими делами. Известие о предстоящей аудиенции у императора меня почему-то оставило равнодушным. Моя голова была занята другим, мне хотелось поскорее продать питерские особняки и подвести дебит с кредитом. Сергей Петрович должен был вот-вот подъехать с окончательным результатом в Москве.
От предстоящей аудиенции я ничего особенного не ждал. В моей просьбе император естественно не откажет, а вот ходатайствовать за арестованного декабриста я передумал.
Во-вторых, господа декабристы были еще те товарищи. Насколько я знаю, ни один из них своих крестьян не освободил, моральный облик у многих был так себе и придя к власти они на всё сто переплюнули бы господ якобинцев. На практике эта публика была, за редким исключением, сплошь слюнтяи и соплежуи, так бездарно просрать свой реальный шанс. А то, что они почти все офицеры и пошли на такое дело, тут вообще нет слов.
А самое главное и это во-первых, Бенкендорф прав. Я поразмышлял, взвесил все за и против и согласился с ним. Тем более есть еще и другой аспект всего этого.
Николай Первый фрукт еще тот, я уверен, что мне предстоит очень трудная задача изменить что-то в известной мне истории. И главная проблема упертость и твердолобость императора. А поэтому зачем сразу же портить с ним отношения, он и так, я думаю, негативно отнесется к моему нежеланию служить.
И последнее, за подпоручика, «узника царских застенков», я уже собственно походатайствовал. Не перед Государем Императором правда, но может быть от разговора с Бенкендорфом проку будет больше. Царь голова, а сановники шея, среди которых этот генерал становится номер один.
Как я и предполагал аудиенция у императора длилась не больше пяти минут. Пара дежурных фраз, положенных в этой ситуации, сразу же положительный ответ на моё прошение и уточняющий вопрос: действительно ли я не желаю служить по военной или статской части?
Утверждать, что мое решение было окончательным и бесповоротным
