* * *
Дмитрий Иванович Менделеев возвращался с тайного совета у государя в самых восторженных чувствах. От недавней тревоги за судьбу императора, с которой блестящий химик с некоторых пор тесно связывал свою карьеру, не осталось и следа. Более того, его здоровое честолюбие заглотило наживку получить высокий чин по самое брюхо. Какому-то промышленнику, пусть бесспорно и весьма талантливому, государь отдал целое министерство! Пусть его ещё только предстоит отстроить, пусть награда во многом была получена авансом, но Дмитрий Иванович вспомнил Взгляд. Да-да, это был именно Взгляд! Когда император поздравлял Николая Ивановича министром, то весьма многозначительно посмотрел на него, как бы намекая на возможность стать следующим. Пусть не министром, но главой отдельного департамента так уж точно.
Менделеев вполне обоснованно считал, что так оно и будет. Понимая, что работы на пути к своему департаменту ему предстояло целое море, он не отчаивался, а напротив, рвался в бой. Душу приятно грело знание того, чего он сам добился, в том другом мире, который мог бы случиться. Да и теперь периодическая таблица химических элементов его имени будто бы приснившаяся во сне увековечит имя Менделеева истории мировой науки. Но это обещало быть только началом! Его ждали десятки открытий и изобретений, далеко не все из которых были сделаны им. Иногда на задворках сознания Дмитрия Ивановича мелькало сожаление о том, что приходится присваивать себе чужие озарения, но надолго эта мысль не задерживалась. Времени на самобичевания и сомнения не оставалось - государь настойчиво требовал немедленного результата.
Менделеев с улыбкой вздохнул и покачал головой в полутьме увозящей его домой кареты. Ему необходимо было не только получить, но и развернуть полномасштабное производство керосина и тротила для снарядов. И если с керосином больших трудностей не ожидалось, то с тротилом придется помучаться, не столько ради того чтобы не было таких проблем как с капризным динамитом, сколько для использования тротила в снарядах, где динамит абсолютно непригоден. Производство серной кислоты было совершенно недостаточным и нетехнологичным, а её требовалось много, очень много. Хотя кто мешает ему поначалу использовать в промышленности тот же динамит, оставив тротил только для снарядов? Менделеев хмыкнул в темноте кареты посетившей его очевидной мысли. К тому же производства динамита будет прекрасным вкладом с его стороны в разорение этих негодяев, Нобелей, которых пришлось едва ли не силой выживать с легкодоступных нефтяных месторождений Баку.
Но на этом дела Дмитрия Ивановича отнюдь не заканчивались, по образцу Путилова ему вменялось немедленно готовить не только химиков, но и обучать рабочих для своих производств. Наладить отечественный выпуск керосиновых ламп и приложить все усилия к захвату рынка. Государь обещал процент от прибыли керосиновых производств, заранее деля шкуру неубитого медведя. Хотя если продукт будет использоваться столь массово, то в обозримом времени после появления его на рынке Менделееву светило стать богаче Обухова с его марками стали.
ГЛАВА 10. ДЕНЬГИ, ДЕНЬГИ И ЕЩЁ РАЗ ДЕНЬГИ.
20-ые числа февраля 1865 - сентябрь-октябрь 1865
На второй день трехдневного траура по усопшему наследнику престола Российского. Польские погромы, спонтанно охватившие огромную страну, поутихли и кое-где переросли в еврейские (ну не любили простые русские мужики евреев, не любили). Империя казалось, замерла в ожидании страшной и громкой расправы над бунтовщиками и предателями. Во всех крупных городах был введен комендантский час. Да и вообще люди старались лишний раз не показываться на улицах - всюду сновали донельзя обозленные патрули…
Через окошко под низким, сводом, потолке, пробивался поздний рассвет петербургского утра. В маленькой, едва ли три на три метра, камере Петропавловской крепости пахло сыростью и гнилой соломой. Обстановка была скудной: койка, прибитая к полу, железная доска, врезанная в стену и имеющая изображать стол, да клозет - вот и вся мебель. Света в камере почти не было, лампу приносили только с миской отвратительной бурды, к которой Пётр Данилович не притрагивался, и куском липкого вонючего хлеба.
Жутко лягнувшая щеколда мгновенно разбудила заключенного. Он испуганно вжался в соломенный матрас, в голове заметались всполошившиеся мысли. Едва железная дверь в камеру открылась, в неё тут же шагнул офицер в ставшей ненавистной, черной, 'вороньей' как называли её в тюрьме, форме. Сопровождавшие охранники заходить не стали, заняв пост снаружи. Офицер с явным презрением окинул взглядом арестанта. Еще бы, за проведенное в камере время Красновский сильно похудел и сошел с лица. Старые штаны болтались на нем мешком, и он постоянно придерживал их руками, так как ремень у него на всякий случай отобрали. Сильные волнения и переживания оставили свой след на его некогда круглом, упитанном лице. Он практически не спал. Солома была жесткая и колючая, клопы злющие… Впрочем, на третью ночь и клопы устали, и Красновский привык: в конце концов, засыпать удавалось. Вот только нет-нет, да и раздававшиеся крики и стоны из соседних камер мигом сгоняли любой сон. Заставляли со страхом думать о собственной участи. Неудивительно, что под глазами у Красновского чернели круги, испещренные недавно обретенными морщинками, видными даже в тусклом, пробивающемся из-за решетки, свете камеры. На висках появилась проседь, да и само лицо имело не самый здоровый цвет. Климат Петропавловской крепости тому не способствовал.
- Петр Данилович? - обратился вошедший в темную камеру офицер. - Добрый вечер. Рад видеть вас в добром здравии.
Лицо Петра мотнулось, как от пощечины. О, как он ненавидел эти слова и эту форму. Именно с них начались его злоключения!
Петра Даниловича арестовали на следующий день после злосчастного покушения. Признаться, прочитав утренние газеты, Красновский совершенно не связал произошедшее в Зимнем дворце с тайным клубом, членом которого он состоял уже полтора года. Ах, Блудов, Блудов! Совсем по-другому смотрел теперь Пётр Данилович на обещавшие новые возможности и связи осторожные разговоры с главой всемогущей Канцелярии в столичном Английском Клубе. Осторожность старого холостяка подвела его на этот раз. Пускай соседи и товарищи по клубу считали его тугодумом. Не приумножить, но сохранить состояние, составленное удачей прадедов и выслугой дедов в наше бурное время помогала ему именно осторожность. Выкупные платежи нужно было пристроить с умом, об остальном подумаем потом. Красновский не участвовал в железнодорожной горячке, так и не давшей ожидавшихся князьями и баронами барышей. Красновский не участвовал в едва начавшейся учредительской горячке, как-то вдруг придавленной министром финансов. Родная Тверь не Херсон, на запашке денег не вырастить, сколько сеялок ни покупай. О активно открывающихся первые пару лет после освобождения крестьян фабриках и речи быть не могло. Советы лиц проверенных позволяли ему делать десять процентов там, где другие делали тридцать - или прогорали.
