— Этот паспорт отобран у вас при аресте в селении Хлебном Задонского уезда. Вы, стало быть, курский мещанин Петров Николай Васильевич?
Бауман повел плечом:
— Стало быть.
Жандарм отложил книжку и взял вторую:
— Освальд Генрихович Мейзе… Это тоже вы?
Из-за паспортов Бауман увидел подшитую к делу моментальную фотографию: он, самолично, заснят с чемоданами в руках, в том самом виде, в котором уезжал из Женевы в прошлом году в декабре. Сходство поразительное. Хорошие в охранном аппараты! Надо сообщить в Женеву: пусть держатся сугубо начеку при отправках, агентура там работает, очевидно, на совесть. Или это виленский «инспектор»?..
Генерал перехватил баумановский взгляд:
— Любуетесь?.. Действительно, портрет, как говорится, вылитый. Изволили себя опознать? Ну-с, и мы опознали. Как в катехизисе пишется: «Един, но троичен в лицах». Мейзе, он же Петров, он же… — Новицкий опустил глаза на раскрытое «дело» и стал читать медленно, пристукивая пальцем и смакуя каждое слово: — «Бауман, Николай Эрнестович. Год рождения 1873. По образованию ветеринарный врач. В 1897 году арестован по делу петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Отбыл двадцать два месяца заключения в Петропавловской крепости, сослан в Вятскую губернию, откуда… бежал за границу…»
У стола — только одно кресло: то самое, на котором сидел генерал.
Политическому стоять перед жандармом?!
Бауман огляделся, отошел, подкатил к столу одно из расставленных вдоль стен мягких кресел. Новицкий, прервав чтение, смотрел, вытаращив глаза.
Он ничего не сказал, однако. И когда Бауман сел, он стал читать дальше, как будто ничего особенного не произошло:
— «…бежал за границу. Примкнул немедленно по прибытии к «Союзу русских с.-д.» и являлся представителем означенного «Союза» в Цюрихе. Затем Бауман принял участие в происходившем 5/18 апреля 1900 года в Женеве частном съезде с.-д. Из последующих агентурных сведений устанавливается, что Бауман примкнул к вновь образовавшейся революционной организации «Искра» и стал работать в типографии означенной группы в качестве наборщика. Кроме того, на него, как серьезного деятеля и практического человека…» — Новицкий выгнул многозначительно брови, — «…было возложено распределение «Искры» между всеми выдающимися центрами Германии, а также водворение искровских транспортов в империю. В декабре 1901 года означенный Бауман выехал в Россию…»
Бауман перебил насмешливо:
— В декабре, вы полагаете?..
— А когда? — поспешно спросил генерал и обмакнул перо в чернильнице. Будьте любезны, я сейчас исправлю. И вообще, продолжим, с вашего разрешения, примечательный ваш формулярчик… Что изволили делать после прибытия к нам из-за рубежа?
Бауман вытянулся в кресле и закрыл глаза. Новицкий выждал.
— Из имеющихся в деле следственных материалов явствует, что общительностью вы не отличаетесь, — процедил он сквозь зубы, досадливо перелистывая подшитые к делу бумаги. — «От показаний отказался». «На вопросы отвечать не пожелал». Невеселые протокольчики, правду надо сказать!.. В Уфе и Воронеже больше в карцере изволили сидеть. Как-с?.. Напрасные штучки, господин Бауман. Все равно нам все известно.
Бауман повертел рукой, как будто он крутил ручку шарманки:
— Всегда, на всех допросах все тот же вальс: «Все известно». Скучно, генерал. Придумали бы что-нибудь новенькое.
Генерал побагровел:
— Не верите? Сможете убедиться. Вот хотя бы… один документик… — Он снова раскрыл дело и зачитал:-«При наблюдении за шифрованной перепиской членов организации «Искра» было обращено внимание, что корреспонденты особой конспирацией обставляют деятельность двух, наиболее серьезных лиц, которых называли лишь кличками Аким и Грач. Означенные указания, в связи с имеющимися сведениями заграничной агентуры, что эмигранты опасались обнаружения полицией пребывания Баумана в России, так как, по мнению их, арест его… — генерал усмехнулся самодовольно, — явится трудно вознаградимой потерей для революционного дела, дают основание предположить, что Бауман носил кличку Аким или Грач…»-Он сделал паузу. — Ну-с! Мы кое-что знаем? Как-с? А на суде убедитесь, что мы знаем именно всё. В показаниях ваших мы и не нуждаемся. Я уже закончил следствие. Я! Потому что государю императору… — Новицкий торопливо провел пальцем по борту кителя, проверяя, все ли пуговицы застегнуты, как подобает при произнесении священного царского титула….государю императору благоугодно было доверить ведение дела «Искры» мне генералу Новицкому. Извольте знать, если это не было вам известно.
Он вставил в рот окурок сигары и затянулся. Окурок дернулся, но не дал дыма. Потух опять. Генерал не умел курить сигары.
— И, смею заверить, я высочайшее доверие оправдал. Не скрою: в копеечку влетел розыск по делу «Искры». Сто тысяч золотом стоило. Зато — под гребенку-с! — Он постриг пальцами в воздухе, как ножницами, и захохотал, запрокинув голову: — Зато — вся затея вашего Ленина насмарку-с! Трон, дворянство, купечество — всё к черту-с? «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»?.. Нет, атанде-с!
Он стукнул кулаком и выпрямился:
— Изволите сами убедиться. Крепко-с, господин Бауман, будьте уверены! Разве я стал бы вам секретные бумажки департаментские читать, если бы не знал наверняка, что вам и вашим — крышка! Бубновый туз на спину! Каторга! Света вам не видать. Ни вам, ни вашим. Сколько агентов «Искры» послал Ленин в Россию разжигать революцию? Одиннадцать? Сколько у меня сидит под замком? Одиннадцать!
Генеральская ладонь торжествующе хлопнула по столу. Бауман осведомился хладнокровно:
— Где сидят?
Веки генерала дрогнули растерянно от неожиданного вопроса. Он пробормотал, недоуменно оглянув Баумана:
— То есть, как «где»? За решеткой, само собой. В тюремном замке на Лукьяновке.
Грач встал, небрежным толчком ноги откатив кресло, отошел к двери, распахнул и приказал ринувшимся навстречу ему жандармам:
— Карету! В Лукьяновскую!
Первый, наружный створ двойных, широкой и низкой каменной аркой разделенных железных ворот приоткрылся, взвизгнув на ржавых петлях.
Капитан, в погонах тюремного ведомства на грязном, затрепанном кителе, с шашкою через плечо, встретил нового заключенного на пороге конторы, под аркою вправо, в толще стены между двумя воротами.
Он просмотрел помутнелым, нетрезвым глазом поданный ему конвойным жандармом ордер, кивнул благодушно и дохнул на Баумана откровенно острым водочным перегаром:
