кота, я ввалилась в заветный вестибюль: грудь ходила ходуном, легкие вываливались в попытке ухватить хоть молекулу кислорода (лидочкина физическая форма была категорически не очень), дежурная старушка торопливо указала мне направление.
Ворвавшись в актовый зал, я прохрипела "извините" и плюхнулась на стул в заднем ряду.
Алчущего расширить кругозор народу было негусто: две мрачные женщины предпенсионного возраста, читающая книгу тощая девица с желтым лицом и два мужика, которые азартно резались в шахматы прямо на украшенной самодельными бумажными флажками сцене. Увидев меня, один из них, очевидно сам товарищ Громадушкин, тучный, с зачесанными назад редкими волосиками, со вздохом бросил ферзя и встал за трибуной. Достав стопку мятых перфокарт, он равнодушно скользнул по мне взглядом и забубнил:
– Итак, наконец, мы все собрались. Товарищи, сегодня мы познакомимся с симптомами чесотки…
В общем, если в двух словах, то из бесконечного монолога я определила у себя все шесть типов чесотки, включая норвежскую. Глянув на зал, я поняла, что такая я не одна: к концу лекции яростно чесались все, особенно желтолицая девица. Кстати, как оказалось, причина желтолицости Люси (именно так ее звали) донельзя проста: однажды она вычитала в каком-то журнале (то ли "Работница", то ли "Крестьянка") о том, что каждая советская женщина должна тщательно ухаживать за собой, желательно народными методами. Данная идея настолько запала в люсин мозг, что с этого момента она перечитала всю доступную литературу и, в результате, вывела для себя идеальную диету, согласно которой стала есть лишь деревенские сырые яйца, которые "дают цвет лица" и тертую сырую морковку, которая также значительно все улучшает. Через три месяца Люся посадила печень, почки, и еще кучу всего, а цвет лица от морковных каротинов окрасился в ярко-желтый. С тех пор, после длительного лечения, Люся раз в полгода проходит курс реабилитации в нашем профилактории.
Эту душераздирающую, но весьма поучительную историю, поведала мне Евдокия Петровна, которая проходила вечерние процедуры вместе со мной.
– И вот зачем все это? – осуждающе покачала неопрятно седеющей головой она, подытожив свой обличительный монолог. – Наши предки жили без всех этих диет, проживем и мы.
Я промолчала, но Евдокия Петровна не обратила внимания и продолжила развивать тему:
– Моя вот бабушка ходила босая до первых заморозков, и ничего – и замуж вышла и десятерых детей родила. А теперь чуть что – все поголовно волосы красят, по курортам ездят, работать, так как мы работали, никто не хочет, и разводятся сразу после свадьбы! Прошмандовки!
Я покраснела и снимать берет передумала.
Зато на работу утром я явилась окрыленная. Пока все складывается как нельзя лучше: и доклад я сделала очень даже неплохо, и начальству угодила, и крыша над головой на ближайшее время есть, а с квартирой, даст бог, все решится. Осталось найти способ повысить благосостояние и можно начинать петь песни Брежневу и изобретать автомат.
Хихикнув, я вошла в залитый весенним солнышком кабинет и включила кипятильничек. Диета диетой, но вот крепкого чаю попить мне никто не запретит. Та бледноватая жижица, что дают в столовке профилактория, чаем имеет право называться лишь аллегорически. А мне хотелось вздребезнуться.
Пока чай "со слоном" заваривался, я вытащила лист писчей бумаги и крепко задумалась, уставившись на сероватую поверхность: нужно правильно спланировать дальнейшие действия. Личный бренд служащего – основа для эффективной карьеры. Итак, что мы имеем на данный момент…
Но додумать мысль мне помешали – Галка с соседнего отдела сообщила, что ко мне пришли и ждут на проходной. Удивляясь, кто это мог с самого утра прийти к Лидочке (неужто опять демоническая женщина?), и досадуя, что чай теперь придется пить холодным (мда… неудачка-постигушка), я поплелась к выходу.
Пока шла по коридору, передумала тысячу разных вариантов, но реальность превзошла ожидания.
На проходной – тадам! – стоял мой практически бывший супруг Горшков. От неожиданности я чуть не превратилась в статую жены Лота. Очевидно, какой-то примерно такой реакции он и ожидал, так как ухмыльнулся с видом героя-победителя. Ну, да фиг с ним, меня все эти позиционные поединки волнуют мало, тем более с ним. Поэтому я никак не показала, что меня его ухмылка задела, и выжидающе уставилась на него.
– Смотрю, ты неплохо устроилась, Лидия, – растянув в фальшивой улыбке губы, сказал Горшков, явно оценив мое новое платье и импортные лоферы (а я порадовалась, что не одела сегодня его рубашку).
– Спасибо, стараюсь, – вернула аналогичную улыбку я.
– Неужели не скучаешь?
– В смысле? – не поняла я.
– За мной, за нашей семьей… – укоризненно вздохнул Горшков. – Ты так легко и просто разрушила нашу семью, нашу жизнь, Лидия… и я хотел спросить, ты помнишь, как мы любили…
– Так, стоп! – прервала я.
Знаем, проходили, сейчас начнутся сопли-стенания, а мне банально неохота тратить время и нервы.
– Горшков, ты женился на деревенской малообразованной дурочке, точнее на моей квартире, разве из-за великой любви? Сам-то веришь? Ты заставил обслуживать себя, оплачивать твою одежду, продукты, жилье и тебе, и сестре. Опять все из-за любви? А когда дурочка вдруг взбрыкнула – сразу выгнал.
– Я не выгонял! – возмутился Горшков. – Ты сама ушла!
– Ну да, не выгонял, – усмехнулась я. – В комнате остался ты с мамочкой, в моей квартире – Ольга. А вот о том, куда пойду ночевать я, ты подумал? И о том, что я на полу в кухне спала, ты прекрасно знал, но тебе было пофиг. И где я жила эти дни, за какие шиши ела – тебе тоже глубоко плевать. Но внезапно, невзирая на все это, ты являешься с целью сообщить, что я разрушила семью и вспоминаешь о любви. Отсюда вопрос – тебе чего от меня надо, Горшков? Только правду говори.
– Но мать же предлагала тебе спать на раскладушку, а я на полу…
– Горшков! – я начала закипать, – не юли, ты на вопрос не ответил!
– Лидия… – замямлил он.
– Горшков! Что. Ты. Хочешь?
– Давай начнем все заново, Лидия? Мы же любили друг друга… нам было хорошо вместе, – он внезапно упал на колени и схватил мою руку своими потными ладошками.
– Горшков, к чему это все? Какое любили? Ты женился на мне, чтобы
