что, если вы сейчас пойдёте с этим письмом в органы и напишете заявление, то никто у вас никого не отберёт? Тем более за границу.
Я скривилась. Теоретически да. Но я-то прекрасно знаю, что буквально через десяток лет страну накроет такая вакханалия, что ой. И Ольга всё равно отберёт Светку. Не сейчас, так потом. И Светка с удовольствием поменяет эти серые страшные времена на уютную сытость Европы. И если я сейчас начну им мешать, то Ольга мне это так потом припомнит, так настроит Светку, что она мне этого больше никогда не простит. И общаться со мной больше не будет.
Но вслух я сказала:
— Можно и пойти, и написать, но Света, когда вырастет и всё узнает, может не простить мне этого.
— Мда… — задумчиво пробормотал Иван Тимофеевич и добавил. — А знаете, Лида, я же прекрасно помню эту Ольгу. Её эти ночные арии доводили до исступления и Нору Георгиевну, и остальных соседей. Они с нею ругались, упрашивали, пытались достучаться до совести. Но она ещё больше пела. Ужасным противным голосом. Громко. Специально фальшивила ещё, чтобы позлить. Да. Я прекрасно знаю этот типаж. Ей-то и дочь, очевидно, нужна лишь для укрепления семьи, видимо не всё там так гладко, как она пишет. Да сами подумайте, Ольга же искренне полагает, что рождена блистать, она любит всю эту мишуру, фейерверки и театральную бутафорию. Сейчас она да, вышла замуж за успешного чешского бюргера. Да, у неё теперь есть дом, доход и слуги. Нам с вами кажется — прекрасная жизнь. Но подумайте только, как же ей при этом скучно! Унылая размеренная жизнь, семейные обеды-ужины. Сами смотрите, вот она пишет, что ездит с супругом отдыхать на Карловы Вары. Это курорт такой. Типа как у нас санаторий. А теперь сами подумайте, интересно экзальтированной девице сидеть на водах и слушать бесконечные разговоры стариков о клистерных трубках? Вот то-то же и оно!
Я кивнула, Иван Тимофеевич был абсолютно прав.
— Я считаю, что её этот брак продлится ровно до тех пор, пока Ольга в очередной раз не увлечется каким-нибудь смазливым гонщиком или музыкантом, и не умотает с ним в Париж или Амстердам. И что тогда будет со Светой в чужой стране, сами подумайте? Нужна она будет этому бюргеру?
Я покачала головой, сосед был прав.
— Поэтому, я считаю, что вы должны написать Ольге письмо примерно такого содержания, что, дескать, конечно, Свету я отдам, и уже скоро, но вот сейчас такие-то обстоятельства. Давайте обсудим это чуть позже. Как-то так. Вы же умная, Лида. Придумайте!
И я задумалась.
А утром, когда я сидела в своём кабинете и писала тезисы речи, которую нужно будет говорить на собрании, произошло ещё одно событие. Дело с этой речью было муторное, но спрыгнуть не получалось никак. Кроме того, как шепнула мне Зоя Смирнова, на собрании будет представитель от соседнего депо, которое находилось в другой области. Поэтому в грязь лицом упасть было никак нельзя. Да и пощекотать нервишки Эдичке и остальным хотелось невыносимо.
Поэтому я писала, писала, обдумывала, зачёркивала, опять писала, и так до бесконечности.
Пространство вокруг корзины для мусора было уже густо завалено рваной бумагой, а я всё ещё была недовольна результатом. Но вот, наконец, удалось поймать ту самую, правильную мысль. Я торопливо бросилась записывать, как вдруг в дверь постучали.
— Лида! — в дверь просунулась голова Галки. — Там тебе звонят. Срочно!
— Где звонят? — я мимоходом покосилась на молчащий телефон.
— На проходной! — выпалила Галка и скрылась.
Чертыхаясь сквозь зубы, я пошла на проходную. Кто это мог быть? Все, кому надо, знают, что у меня свой телефон.
Ведомая дурными предчувствиями, я подняла трубку:
— Дочь! — в трубке, сквозь треск и щелчки, послышался сердитый голос матери, — ты почему не приезжаешь?
— Что случилось? — подавила раздражение я (никак не могу привыкнуть к этим по сути чужим мне людям и уж тем более полюбить их).
— Как что?! Картошку полоть надо! — безапелляционным тоном заявила лидочкина мать. — Приезжай на выходных.
— На выходных я не могу… — начала объяснять я.
— Что значит не могу?! — закричала мать, даже не дослушав. — Попробуй только не приехать! Мне уже людей стыдно!
— Но мама…
— Разговор окончен! — рявкнула она, — жду в субботу!
— Но… — в ответ раздались гудки.
Бля! Это же просто какой-то адский ад какой-то! Тратить выходные, нарушать свои планы я не хочу, а не поехать я не могу, иначе выбьюсь из образа «любящей дочери». И вот что делать? Опять воспользоваться помощью Вадика и наложить липовый гипс? Или таки ехать пахать?
Я застонала от бессилия.
Мда, дела.
Прям по классике — «отцы и дети», точнее лидочкина мамашка и Лидочка. И всё это под густым соусом из деревенских традиций и «что люди скажут?». И вот как мне теперь со всей этой тургеневщиной бороться? Я что-то там помнила из Конституции о том, что дети обязаны заботиться о своих родителях, но, блин, не настолько же!
Больше всего меня бесило, что «включились» эмоции настоящей Лидочки и я не успела сориентировать и сразу ответить отказом.
Раздраженная, я вернулась в кабинет и зашагала из ушла в угол. Не выдержала, со всей дури пнула корзину с мусором. Та взлетела и, описав небольшую дугу, рухнула на пол, скомканные бумажки веером разлетелись по полу. Чертыхаясь, я принялась сметать все на совок.
Это что же получается?! Лидочкины родители держат огромные плантации под картошку, каждая соток по десять — тридцать (не помню, или два огорода, или три. Один около дома, и два — возле поля) и все засаживают картошкой. Лидочка и её сестра весь сезон пашут на этих гектарах, затем урожай собирается, продаётся, а деньги поступают лидочкиной сестре. Это я сделала такой вывод, так как, судя по убогой обстановке в коммуналке на Механизаторов, материальной помощи молодая семья Горшковых явно не получала ни от Элеоноры Рудольфовны, ни от родителей Лиды.
Вопрос неоднозначный. С одной стороны, лидочкиных родителей жалко — я вспомнила огрубевшие руки матери, осунувшееся лицо её отца, но с другой стороны, получается, я должна отпахать выходные для повышения благосостояния сестры. Той сестры, которая, мягко говоря, к Лидочке относилась просто по-свински, начиная от увода жениха
