хотел. И столько, сколько помещалось в животе. Проблема заключалась в том, что купить это «всё» в нынешние времена оказалось сложно. От Нади узнал, что даже «Птичье молоко» — сейчас дефицитный продукт; приобрести такой торт в магазинах города, со слов Надежды Сергеевны, практически невозможно.
Да и не за что нам с Мишиной мамой было «шиковать»: «жили на одну зарплату». Надина философия в корне отличалась от тех рассуждений, которые я в детстве слышал от тётушки. «Государственное — значит, ничьё» — вот каким был тётин девиз. Она нисколько не стеснялась тащить это «ничьё» к себе в закрома, не видела в таких поступках ничего достойного порицания — напротив, хвасталась своей ловкостью и находчивостью. А вот Надя Иванова лишь глуповато хлопала глазами в ответ на мои вопросы о том, почему она не «подрабатывает» во время работы. Отвечала мне, что получает за свой труд заработную плату — за каждый отработанный час.
Плетение подвесок я закончил в тот же день, когда и доел принесённый Зоиной мамой торт. От трёх бобин полипропиленового шнура не использованы для плетения были лишь пара десятков метров. Мой «творческий запал» иссяк — на память о себе оставил груду пока не востребованных изделий. Елизавета Павловна Каховская выразила «мальчишке» свою «благодарность»: подарила ему (мне) дефицитный торт. Подобного поворота я не ждал. Но, поразмыслив, признал его логичным (настоящий советский третьеклассник просто обязан был радоваться подобному подарку!). Он напомнил мне о том, что я пока плохо разбирался в нынешних реалиях.
* * *
В понедельник двадцать третьего июля я проводил Надю на работу. Изобразил любящего сына: поцеловал Надежду Сергеевну в щёку. Установил подушку «пирамидкой» (поверх покрывала на кровати), как научила меня Мишина мама. Натянул на свой хлипкий торс футболку с корабликом и отправился бродить по Великозаводску. Силёнок у меня уже прибавилось — полчаса мог шагать по тротуару без дрожи в коленках. Транзитом через папин двор я дошёл до Дворца культуры, прогулялся по Ленинскому парку. Не ставил себе конкретной цели — впитывал в атмосферу тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года.
Парк показался мне неухоженным. Радовала густая листва деревьев, журчавшая в бассейнах с фонтанами вода, счастливые лица бегавших по аллеям детей. Но старый асфальт тротуаров изобиловал трещинами и буграми (выпирали из-под земли древесные корни), детские площадки смотрелись убого и уныло, а цвет зелёной листвы местами «разбавляли» лишь выгоревшие на солнце красные полотна агитационных баннеров. Я с удовольствием слушал птичье пение, поглядывал на игравших в классики и догонялки дошколят (со скамеек за ними и за мной наблюдали бдительные старушки). Почувствовал себя ребёнком… ненадолго.
И вновь ощутил себя взрослым человеком, когда вышел на проспект Ленина: там я заглянул в магазины.
Прошёлся по просторному залу гастронома — убедился, что в советской торговле ещё не всё так плохо… как станет через пару лет. Взглянул на хмурые лица продавцов, понаблюдал за мухами (ползавшими по полкам с продуктами). Напомнил себе, что это не мои работники не следили за чистотой и за правильной выкладкой товара. Полюбовался на вымпелы с надписями «Коллектив коммунистического труда», «Победитель в социалистическом соревновании», «Мы придём к победе коммунистического труда». Увидел доказательства правдивости Надиных рассказов о том, что за птицей и мясом нужно ехать на городской рынок.
Прогулялся я и по трём этажам «Универмага» (помню, как любил туда захаживать в том, в «прошлом» детстве). Но теперь не стремился свернуть в детский отдел. Заглянул в промтоварный (присмотрел несколько любопытных вещиц). Полюбовался на бытовую технику (отметил для себя швейные машинки Подольского механического завода). Взглянул на длинные ряды мужской одежды (серо, практично, по-советски добротно). На печальных женщин, бродивших по рядам с дамскими нарядами (не увидел на их лицах радости от шопинга). Подышал жуткой смесью ароматов в парфюмерном отделе.
И пришёл к выводу, что Советский Союз (и Великозаводск в частности) — непаханое поле для коммерсантов. Мне вдруг представился восторг владельцев иностранных торговых сетей, вошедших на этот рынок в девяностых годах. Ведь СССР сейчас (а через пять-семь лет тем более) — словно райские кущи для любого грамотного производителя «товаров народного потребления». В мою бытность владельцем небольшой торговой сети я и мечтать не мог о настолько шикарных условиях для работы: почти полное отсутствие конкуренции, наличие денежных средств у населения и огромный спрос на широкий спектр товаров.
«Спекуляция, — промелькнула в голове мысль. — От двух до семи лет с конфискацией имущества — вот чем обернулась бы сейчас моя торговля».
* * *
Я с любопытством разглядывал одежду людей, пока бродил по улицам Великозаводска. Но так и не составил представления о современной моде. Во что бы та сейчас ни предписывала одеваться советским гражданам, но в её распоряжения вносила свои коррективы погода. Летняя жара удачно справлялась с модными веяниями: штаны-бананы, о которых мне рассказывал в больнице рыжий сосед, повсеместно уступили место шортам, коротким юбкам и лёгким сарафанам. Я с удовольствием рассматривал загорелые женские ноги (будто позабыл о своём нынешнем возрасте). Провожал взглядом красивых женщин.
Повстречал я на своём пути и с детства запомнившиеся мне уличные автоматы по продаже газированной воды — понаблюдал за тем, как люди бесстрашно пользовались «общими» стаканами (будто во времена, когда не знали о микробах и вредоносных бактериях). Подышал я и пропитанным пивным запахом воздухом около большой бочки; а вот бочки с разливным квасом мне не встретились. Вспомнил я и современное мороженое. Но только его внешний вид: не просил у Нади денег на подобные излишества. Заценю «пломбир из детства», когда разживусь собственными деньгами. Тогда же воскрешу в памяти и вкус советских «разливных» соков.
Домой возвращался мимо отцовских окон (теперь там не мой «дом»). Взглянул на шторки, на отражения деревьев в оконных стёклах. Замедлил ход. Ни отца, ни Пашу Солнцева так и не заметил. Взгрустнул. Почувствовал, как навалилась усталость (будто налились свинцом и потяжелели одежда и обувь). Пусть я и отдыхал сегодня с десяток раз на разогретых солнцем скамейках, но к обеду едва переставлял ноги. Мысли о супе и макаронах с сахаром появлялись всё чаще и уже не вынуждали меня брезгливо морщить нос. Невольно вспомнил о запечённых свиных рёбрышках (очень уважал это блюдо… раньше) — обязательно угощу им Надю (в скором будущем).
* * *
Среда (первое августа) стала для меня отметкой, когда «пора было волноваться». Все мои планы требовали от поскорее увидеться с Елизаветой Павловной Каховской (а лучше — сразу с её мужем) до конца этой недели (следующий вторник
