ксивой. Но я здесь неофициально, и светить МВД-шным документом никак нельзя.
Прошагал по территории к административному зданию, миновав пару цехов и склады. Поднялся на второй этаж, еще немного прошелся. Чуть не наступил в ведро с водой, чем вызвал гнев бабульки со шваброй в халате цвета как раз той половой тряпки, которой она возила по бетону.
Повертел головой. Здесь я никогда не был и ориентировался по рассказам. Навел справки о местности заблаговременно — шагать надо было быстро и вопросов своим потерянным видом не вызывать…
Так… Вон доска почета, там бухгалтерия, там кадры, значит, директорский кабинет где-то здесь должен быть.
Чувствовал себя шпионом — ну или тем самым курсантом милицейской школы, каким начинал свою карьеру. Когда нельзя применить ксиву — совсем по-другому себя ощущаешь. Казалось, из всех окрестных кабинетов на меня с подозрением таращатся работницы. Но никто не таращился, разве что парочка молоденьких девиц скосили глазки, проходя мимо меня по коридору.
— Девушка! — окликнул я одну из них. — А не подскажете, где кабинет директора?
Та остановилась и вскинула аккуратные бровки:
— А вам он зачем?
— По личному…
— А вы записывались?
— Слушайте, да какая разница? Просто скажи, где кабинет.
Несмотря на предварительную подготовку к вылазке, я все-таки словил немного топографического кретинизма и заплутал в коридорах. Не виноват же я, что здесь все такое одинаковое. Вспомнился фильм «Чародеи» — кто так строит, а?
— У нас директор новый, — стала объяснять девчушка, — строгий очень. Я так просто вас к нему не пущу. Я его секретарь-машинистка.
— А-а… Ну и отлично! Пойдем, запишешь меня.
Девушка удовлетворенно кивнула, думая, что одержала победу. Но когда мы подошли к приемной и углубились внутрь, я сходу решительно зашагал к пухлой обитой черной кожей двери с красноречивой табличкой «Директор».
— Вы куда⁈ — засеменила за мной секретарша. — Туда нельзя!
— Разберемся, — хмыкнул я и схватился за золотистую ручку.
Очутившись в маленьком тамбуре, быстренько захлопнул за собой дверь, чтобы пресечь попытки меня задержать. Пока открывал следующую дверь, почувствовал себя словно в гробу. Не люблю тесные тамбуры.
Распахнул дверь и вспомнил, что надо было постучать сначала, хотя бы для вида. Чтобы секретарша ничего не заподозрила. Стукнул уже после того, как почти вошел внутрь просторного кабинета с длиннющим столом для совещаний, упиравшимся у дальней стены в стол поменьше, поперечный. За ним сидел человек в сереньком костюме и невзрачном чиновничьем галстуке. Как же непривычно видеть его в таком наряде!
— Ё-мое! — воскликнул я и зашагал к нему. — Проще из тюрьмы сбежать, чем к тебе прорваться!
— Курсант! — радостно отозвался директор и, не по годам резво вскочив с кресла, поспешил ко мне навстречу, широко расставив руки.
Мы сначала обнялись, а уже потом обменялись крепкими и долгими рукопожатиями.
— Ну что, старина! — светился улыбкой свежеиспеченный управленец. — Рассказывай! Ну и втянул же ты меня в авантюру!
— Ты сам согласился, — улыбался я в ответ. — Наливай кофе, поболтаем.
— Может, что покрепче? — подмигнул мне Гоша Индия.
— А-а, давай, — махнул я рукой. — Сто лет старого друга не видел…
— А ты совсем мужиком стал! — дружески хлопал меня по спине Гоша, разглядывая, будто собственного сына. — В плечах сажень, взгляд тяжелый и въедливый, как у особиста или моей бывшей. Так и не скажешь, что малолетка. Двадцать с хвостиком же?
— Двадцать шесть, — уточнил я. — А ты, наоборот, нисколько не изменился. Только костюмчик на тебе нычне совсем не модный. В таких в гроб кладут или в политбюро заседают.
— Так в моем возрасте это хорошо, что не изменился, — сиял Гоша. — Вот только шевелюру подкрашивать приходится. Мне все кажется, что тридцать годков только разменял. Не люблю седину. Надеюсь, когда-нибудь изобретут таблетки для долголетия. А, Курсант? Не слышал про такие? Я в «Очевидном — невероятном» репортаж смотрел, ведутся разработки.
В СССР почему-то многие думали, что в недалеком будущем человечество найдет способ продлевать жизнь. Надолго, а лучше — навсегда…
— Кто ж спорит? Для старика ты в отличной форме, — улыбаясь, кольнул я его за «малолетку». — Со спины так вообще на студента похож.
Но друг на иронию не обиделся, лишь снисходительно хохотнул в ответ и достал из шкафа пузатую бутылку рома и бокалы. Нажал на кнопку селектора на столе и приказал по громкой связи:
— Катенька, принеси колбаски нам и сырок порежь, пожалуйста.
Через пару минут вошла та самая секретарь-машинистка, что меня привела, в руках ее сверкал серебром изящный поднос. На нем оказался не только сервелат и сыр, но и икра в витиеватой вазочке, а также ароматные ломтики балыка и конфеты-трюфель.
Секретарша стрельнула в мою сторону глазками. Наверное, любопытствовала, кто же я такой, что с новоиспеченным директором заседаю в обстановке дружеской и полной гостеприимства.
— Да не смотри ты так на него, — уловив любопытствующий взгляд, шикнул на девушку Гоша. — Этот человек устраиваться на работу пришел, а оказалось, что мы с его папашей друзья детства. Вот ведь мир тесен…
Девушка понимающе опустила глаза и упорхнула.
— Неплохо живет директор швейной фабрики, — сказал я, когда за секретаршей закрылась дверь, обводя глазами угощение.
— Да это из моих личных запасов. Ты не думай, Курсант, что я тут государство на харчи развожу.
Я только повёл плечом — он меня не удивил. Гошины идеи социальной справедливости многим могли бы показаться интересными.
— Да я разве против? Чем-то же должен директор отличаться от подчиненных. Не только зарплатой…
Гоша одобрительно закивал и, разлив по бокалам ром, протянул свой вперёд:
— Ну, давай за нашу дружбу, как в блатном кодексе. Чтоб всегда друг за дружку горой. Никому не продам, никогда не предам! Пусть жизнь будет, как карта — всегда в твоих руках самый лучший туз!
Мы чокнулись и выпили. А я, засунув в рот ломтик балыка, пробубнил:
— Отличный тост, только не забывай, что ты теперь директор предприятия, и словечки старые лучше не произносить.
— Да ты не учи меня, Курсант! — улыбался Гоша. — Не в первый раз на деле, шифроваться умею. Это я только с тобой так разговаривать могу. Вот, блин! Никогда не думал, что с ментом за дружбу буду пить. Но ты —
