― Автор ― худший судья своему творчеству,― отозвался Юкио.
Кимитакэ поднялся, с трудом управляясь с затёкшими ногами. Продолжала звучать чудовищная музыка Леверкюна, и ему хотелось, хоть он и был сейчас трезв, подражать маэстро Леви. Решительным шагом он приблизился к стене и указал на классическую гравюру XIX века ― не конфискованную только потому, что оказалась ничего не стоящей копией.
Эту картину европейцы знают, как “Портрет актёра театра Кабуки”. Хотя её полное название ― “Отани Онидзи III в роли Эдобэя”. В американском альбоме она называлась “Отани Онидзи III в роли слуги Эдобэя”, но это, конечно, потому что искусствоведы не смотрели саму пьесу: Эдобэй по сюжету никакой не слуга, а главарь шайки воров. Просто его амплуа ― якко, какое обычно бывает у буйного слуги, который постоянно лезет в драку. Театр кабуки устроен так, что там возможны в принципе любые роли, ― а вот амплуа ограничены.
Сейчас это мало кто знают, потому что классические пьесы смотрят редко.
А вот Кимитакэ смотрел. Бабушка заставила.
― Знаешь, чем знаменит автор этой картины?― спросил Кимитакэ.
― Чем-то, кроме картины?
― Именно так. Мы знаем его имя ― он подписывался как Тосюсай Сяраку ― и больше ничего! Два года он выпускал такие вот гравюры, и выпустил почти полторы сотни. А потом пропал так же неожиданно, как появился. Больше о нём ничего узнать не удалось. На гравюрах ― актёры самых разных театров. Это только осложняет поиски, мы не можем привязаться ни к чему конкретному. А ещё в одной книжке о поэзии упомянуты два стихотворения поэта Сяраку ― но точно известно, что это был другой Сяраку. И сохранилось несколько календарей, оформленных человеком по имени Сяракусай. Про этого даже не известно, тот этот Сяраку или нет.
― Думаешь, человеком, который подписывался как Тосюсай Сяраку, мог быть кто-то из твоих предков?
― Думаю, что этот человек уникален. Есть люди, про которых известно немного. Есть люди, про которых ничего неизвестно ничего, кроме их работ или просто их существования. Достаточно вспомнить восемь незарегистрированных императоров, про которых мы не знаем ничего, кроме того, что они правили в глубокой древности. Но Сяраку успел оставить о себе только известие о том, кем он не является. Если обозначить количество сведений, которые у нас есть о гравёре Сяраку, числом ― это будет не просто маленькое, а даже отрицательное число!
― Вижу, ты силён не только в каллиграфии,― заметил Юкио,― но и в арифметике. А поэзией случайно не увлекался? Или может скульптуры из дерева режешь?
― На это меня уже не хватает. Каллиграфия бездонна, её можно изучать бесконечно.
― А к чему ты завёл разговор про эту картину?
― По твоему примеру. Ты тоже много темнишь.
― Хорошо, скажу прямо,― ответил Юкио,― Твои умения впечатляют. Но чтобы они расцвели, нужна организация. Без организации ― ничего не добиться.
― Неужели у вас настолько мало людей, что вы готовы вербовать школьников, увлечённых каллиграфией?
― Наоборот! Требования к новым членам нашего общества весьма высоки. Это должны быть люди способные и обеспеченные. Мы занимаемся спасением страны, а это требует неочевидных расходов. Например, может оказаться так, что кому-то из организации предстоит поступить в Токийский университет, или совершить далёкое путешествие, или собрать небольшую частную армию.
― Не думаю, что нам разрешат в разгар войны собрать даже самую маленькую частную армию.
― Ты боишься?
― Допустим.
― Но мало того, что ты боишься ― ты стесняешься этого,― Юкио улыбнулся,― А стесняешься. потому что не знаешь главного ― что тут и надо бояться. Бояться естественно. Не бойся бояться, потому что иначе ты можешь ослабнуть. Обманщики и вредители ― они всегда так делают. Сначала они ставят условие, чтобы ты не проявлял страха, гнева, или любых других естественных чувств ― а потом начинают тебя на него провоцировать. И вот ты испытываешь чувство ― но должен его не испытывать. И от этого, пусть на пару минут, становишься сумасшедшим. Тут-то он тебя и хватает! Потому что сумасшедший ― всегда беспомощен!
― Ты хорошо говоришь. Обещаю, что буду испытывать страх, как положено. Но я не замечаю, чтобы сильно боялся ты. Хотя вроде бы мы в одном положении. В чём твой секрет?
― Я, разумеется, не боюсь,― ответил Юкио,― Но это потому, что я ― не совсем человек.
***
― Так всё-таки,― снова заговорил Кимитакэ,― объясни ― что вам, не совсем людям, от меня нужно?
― Теперь, когда ты задал вопросы, объяснить это будет сравнительно просто. На самом деле это не нам, это от нас правительству кое-что нужно. У них (они не говорят откуда) есть очень достоверные сведения, что противник готовит удар по нашей школе.
Кимитакэ задумался.
― По-моему, ты говоришь что-то невероятное,― сказал он,― В духе сёгуна Оды Нобунаги. Зачем бить по школе? Она труднодоступна, к ней не выйти с моря, она не стоит на важном перекрёстке. Рядом императорский дворец ― почему тогда по нему не ударить? Или по какому-нибудь из министерств. Здесь нет ни старших офицеров, ни секретных бумаг.
― Потому что это самая престижная школа страны. Да, здесь нет старших офицеров ― но здесь учатся их сыновья. Скандал будет невиданный, и государство может треснуть от него изнутри. Напротив, бить по министерствам сейчас бессмысленно. В министерствах и во дворце давно уже нет никого, только слуги и курьеры изображают бурную жизнь. Все, кто отвечает хоть за что-то, давно уже спрятались ― кто в бункер, кто в главную резиденцию.
― Если так рассуждать,
