- Хорошо. По Зайну что-то еще есть? (Эберлинг отрицательно мотнул головой). Тогда теперь назови имена твои сообщников. Громко и четко, пожалуйста.
Хайнц перечислил шесть дойчских фамилий (две из них принадлежали московским оперативникам) и четыре русские.
- Негусто, - нахмурился Фридрих.
- Я говорил - в основном это пешки и посредники, - пожал плечами Эберлинг. - Кто стоит за ними, я могу догадываться, и с большой вероятностью - но не могу утверждать наверняка. Впрочем, тебе под силу проделать те же умозаключения. Но суть и смысл операции в целом знаю только я, а не они и даже не их шефы. Учти, однако, что ты гарантировал мне двенадцать часов безопасности. Это значит, что их не должны допрашивать обо мне в течение этого времени. Сосредоточься пока на Зайне, все равно организатор и исполнитель покушения - он, без него ничего не состоится. Арестовать остальных еще успеется. Они-то ничего не подозревают и никуда не бегут.
- Гм, - мысль о том, что из-за данного Эберлингу слова придется пока оставить на свободе и других заговорщиков, Власову решительно не понравилась. - Ты гарантируешь мне, что не станешь их предупреждать? И что нет еще кого-то, кого ты знаешь, но не назвал?
- Да, конечно, - охотно подтвердил Хайнц. - Даю слово, что назвал всех, что не буду никого предупреждать, что не буду вообще ни с кем связываться и немедленно уеду из Москвы. Это тебя устраивает?
- Ладно, - вздохнул Власов. - Сейчас час ноль три. До тринадцати ноль четырех у тебя есть фора.
- Спасибо, - Эберлинг, нарочито избегая резких движений - пистолет все еще был в руке Фридриха - поднялся из-за стола. - Я понимаю, моя благодарность для тебя сейчас мало что значит... но все равно - спасибо. И поверь, мне очень жаль, что четвертьвековая дружба заканчивается... так. Но что уж тут... Вот, прими подарок напоследок, - его рука потянулась во внутренний карман куртки.
- Не двигаться!!! - Власов вскочил, вскидывая "стечкин".
- Фридрих, там не оружие, - печально улыбнулся Хайнц. - Я что, похож на героя американского боевика? Вот смотри, я достаю очень медленно... - под прицелом "стечкина" рука плавно погрузилась внутрь и вышла обратно. Эберлинг держал небольшой плоский параллелепипед из тускло блестящего металла, скругленный с одной стороны. - Вот, - сказал он, осторожно кладя предмет на стол. - Это плат Вебера. Возможно, ты окажешься сообразительней, чем я, и сможешь получить доступ к закрытым каталогам.
- Ты же сказал, что уничтожил его рехнер? - удивился Фридрих.
- Да, уничтожил. Но прежде извлек плат. Меня не покидает мысль, что пароли хранятся где-то на самом плате. Но найти их я так и не сумел... Ну ладно. Мое время уже тикает, так что не буду задерживаться и задерживать тебя.
Власов, все еще с пистолетом в руке, проводил его до двери.
- А! - воскликнул вдруг Хайнц. - Я ж тебе еще сотню должен. Не будешь стрелять, если я еще раз залезу в карман? - под пристальным взглядом молчавшего Фридриха он осторожно достал из куртки тонкую пачку разномастных российских банкнот, нашел среди них сотенную - возможно, даже ту самую - и протянул бывшему другу. Власов вдруг почувствовал, что совершенно невозможно протянуть руку и взять эти деньги - словно эта сторублевка была взяткой за то, что он давал преступнику уйти. Глупое ощущение, конечно...
Эберлинг, видя его замешательство, усмехнулся и засунул купюру в карман висевшей на вешалке в прихожей власовской куртки.
- Прощай, Фридрих, - обернулся он на пороге. - Ne pominai lichom. Время покажет, кто из нас был прав.
- Прощай.
Дверь захлопнулась. Фридрих не сомневался, что видел Хайнца в последний раз.
Kapitel 56. 17 февраля, воскресенье, предутренние часы. Москва, улица Роммеля, 9 - Можайское шоссе.
Так. Первым делом следовало проинформировать Мюллера - и так, чтобы не выдать при этом Эберлинга. И так, чтобы суметь оправдаться за эту невыдачу позже - ибо с объяснениями насчет честного слова офицера к старику, конечно, лучше не соваться... Чертов Хайнц, задал задачку.
Ладно. Пока - только самый минимум, необходимый для спасения Ламберта. И, конечно, электронной почтой, а не по телефону: прямой разговор с проницательным шефом сейчас совсем ни к чему... ну, это как раз предотвратить проще всего: Фридрих достал целленхёрер и нажал кнопку "снять трубку". Затем он уселся за нотицблок и быстро сформулировал нужные фразы: заговор, в который вовлечены сотрудники дойчских и русских спецслужб, Ламберт, бомба в микрофоне на Манежной площади. Информация из агентурного источника, непроверенная, в процессе уточнения. Фамилии предателей среди московской агентуры... - Власов стер "агентуры", написал "оперативников", выводя из-под подозрения Эберлинга - ...будут установлены позже.
Он выставил флажок "особо важно и срочно" - спит Мюллер или нет, письмо с таким флажком его разбудит - и нажал "отправить", затем зашел в личный раздел береха и кратко дополнил информацию об Эберлинге - на сей раз не скрывая основных фактов - одновременно передвинув срок автоматической рассылки на 13:05. Он, конечно, надеялся, что до необходимости в автоматической рассылке не дойдет, но кто знает... В любом случае, ошибки Вебера он не повторит.
Теперь проблема посерьезнее. Зайн. Пока что Фридрих не написал о нем Мюллеру. Формально что с санкции шефа, что даже без таковой следовало действовать одинаково: поднимать оперативников, согласовать операцию с русскими и проводить захват. Ситуация осложнялась тем, что Власов не был уверен ни в своих, ни тем более в русских оперативниках. Даже если Хайнц действительно назвал всех, кого знал, он сам признавал, что знал не всех, вовлеченных в заговор. Конечно, уйти Зайну не дадут в любом случае. Но, как только станет ясно, что план заговорщиков раскрыт, одной из главных их задач станет ликвидация старого бандита. Каковая, собственно, планировалась и изначально, что лишь облегчит им дело. Не столь даже важно, окажутся предатели в группе захвата или нет. За домом на улице Роммеля наверняка наблюдают, и наблюдатели будут действовать соответственно... А Фридриху очень не хотелось, чтобы один из важнейших свидетелей по этому делу умер прежде, чем даст показания, позволив высокопоставленным участникам заговора выйти сухими из воды. Власов мог дать шанс на спасение Эберлингу - но не им, возомнившим, что ради личных амбиций позволительно играть судьбами Райха и заниматься убийствами политических конкурентов. Фридрих не испытывал симпатий к Ламберту ни как к политику, ни как к человеку. Но Райх стоит и будет стоять на порядке - или не будет стоять вообще. Возможно, когда-то Сентябрьские убийства, кто бы их ни организовал, и стали спасительными - но если ссылаться на этот пример всяких раз, когда кому-то захочется кого-то убрать...
