– Здесь воины, ремесленники, торговцы, дехкане… – негромко произнес старый араб. – Те, кто слишком много потерял. И кому терять больше нечего. Их семьи погибли. Их сердца жаждут мести.
Сарацин говорил. Бурцев слушал…
В отряд Мункыза входили и мусульмане, и христиане. Не было разве что иудеев: евреев немцы перебили всех поголовно, как только захватили город. Бойцы иерусалимского сопротивления через доверенных лиц поддерживали связь с повстанцами, рыскавшими по Святой земле, снабжали их информацией обо всем, что происходит в логове Хранителей и тевтонов, а также сами периодически совершали вылазки. Нападать на позиции германцев или на немецкие патрули для плохо вооруженых горожан было смерти подобно – смерти бессмысленной и ненужной. Поэтому главной целью подпольщиков становились дома сарацинских «полицаев».
А уж мунафиков вырезали безжалостно, часто – вместе с семьями. В ответ немцы устраивали показательные акции возмездия на улицах и рынках Иерусалима. Кровь за кровь. Террор за террор… И разомкнуть этот круг уже невозможно.
Городские партизаны гибли часто, однако тайные подземелья иоаннитов не пустовали. После каждой карательной операции в городе появлялись новые мстители. Мстители искали убежище и соратников. Кто очень хотел, кто хотел по-настоящему – находил.
Рассказ Мункыза прервал громкий стук. Били железом о железо. Где-то неподалеку. Звонкое эхо металось по подземелью.
– Что это? – вскинулся Бурцев. – Кто это?
– Франсуа, – даже в неверном свете факела видно было, как побледнел вдруг Мункыз. – Франсуа де Крюе. Он остался с вашим оружием.
– И что же твой Франсуа делает с нашим оружием?
– Н-н-не знаю.
Алхимик схватил факел, побежал на звук, освещая дорогу. Бурцев, спотыкаясь и матерясь, ринулся следом.
Тридцать шагов прямо…
Сзади слышался топот, чьи-то возгласы. Бежали, натыкаясь друг на друга, подпольщики, дружинники.
Десять направо… Узкий проход. Проем без двери. Небольшое помещение… Старик не входил – стоял, замерев, на пороге. Светил факелом. И в пляшущих отблесках Бурцев увидел…
Большие глиняные горшки. Закрытые, выставленные вдоль стен. Тоже какой-нибудь алхимический эликсир?
Маленькие масляные лампадки в глубоких стенных нишах. Их огоньки чуть тлели на кончиках фитильков и света почти не давали.
Сваленное на полу оружие, аккуратно уложенные снаряды. Да, это их добро. Вся тайно ввезенная в город контрабанда. Стоп! Нет, не вся! Булавы не хватает. И еще – «шмайсеров».
Распятие на голой каменной стене. А под распятием кряжистый длинноволосый усач в стеганом гамбезоне-поддоспешнике, как заведенный, поднимал и опускал булаву Гаврилы Алексича. Опускал на немецкие пистолеты-пулеметы. На то, что от них осталось. И при этом истово бормотал по-латыни. Молился…
Идиот! Бурцев отпихнул оцепеневшего Мункы-за, прыгнул вперед, повис на занесенной палице. Свалил незнакомца.
Они катались по полу, рыча и брызжа слюной. Разбили два горшка. Один – с темным сыпучим порошком, другой – с вязкой липкой жидкостью. Мункыз что-то кричал – негодующе и требовательно. Бурцев не слушал. И не отпускал противника, пока не отобрал оружие Гаврилы. Ох, как хотелось вмазать булавушкой по бледной усатой физиономии! Но чьи-то сильные руки уже оттаскивали Бурцева в сторону. Оттащили…
Бурцев вырвался, встал на ноги. Тоскливым взглядом окинул искореженные останки «шмайсеров». Ме-тал-ло-лом! Не стрелять из них больше, не бить фашистов. Зря только везли в Иерусалим!
– Мункыз, что за дела?! – яростно прохрипел он.
За алхимика ответил незнакомец в поддоспешной стеганке. Услышав немецкую речь, усач подскочил с пола, пригладил растрепанные волосы, оскалился щербатым ртом. И тоже прошпрехал – гордо, самоуверенно:
– С молитвой на устах я уничтожил твое дьявольское оружие, презренный колдун! Теперь ему не сгубить ни одной души.
– Да уж не сомневайся – теперь нипочем не сгубить, – огрызнулся Бурцев. – А за презренного колдуна сейчас в морду получишь, понял?
Щербатый, усатый, волосатый пошел пятнами, сжал кулаки.
– Ты… я… я… ты… Я вызываю тебя…
– В любое время, в любом месте!
– Прекратите! – Мункыз сунул факел в чьи-то руки, встал между Бурцевым и разгневанным усачом.
– Зачем ты впустил сюда слуг сатаны, Мункыз! – набросился незнакомец на старика-алхимика.
– Успокойся, Франсуа, к шайтану они не имеют никакого отношения.
– Они принесли адово оружие! Это немецкие колдуны!
– Уверяю тебя, ты ошибаешься.
– О нет, это ты ошибся, открыв пред ними наше убежище. Ты поверил их лживым речам, так? Но разве не известно тебе, насколько хитер и изворотлив может быть враг рода человеческого? Их следует изничтожить, пока не поздно. Всех до единого! А их богопротивное оружие…
– Слышь, ты! – взорвался Бурцев. – Я вот тебя сейчас самого так изничтожу!
– Хва-а-атит! – вскричал Мункыз. – Не тешьте нашего общего врага междоусобными распрями.
Бурцев взял себя в руки. Действительно… Давно ли сам разнимал Бейбарса с Бурангулом и читал им мораль. Да и грешно обижаться на убогого-то. А в глазах незнакомца плясала сумасшедшинка. Чем-то сродни той, что Бурцев видел во взгляде юродивого, повешенного у Иосафатских ворот.
Усач в гамбезоне тоже остывал. Злобно зыркал, пыхтел воинственно, однако драться уже не лез.
– Познакомься, Василий-Вацлав, это Франсуа де Крюе, – со вздохом представил Мункыз. – Доблестный рыцарь ордена Иоанна Иерусалимского, воин белого госпитальерского креста. Входил в отряд каида-магистра Гийома де Шатонефа, павшего под Аккрой. Франсуа – рьяный и непримиримый противник Хранителей Гроба. Иногда даже слишком рьяный и слишком непримиримый.
Мункыз покосился на разбитые «шмайсеры».
– Мне жаль, что так вышло.
– Мне тоже, – буркнул Бурцев. – Этот Франсуа…
– Достойнейший воин. Когда шла битва за Эль Кудс, он прикрывал отход своего каида и был ранен. Я спрятал его у себя, излечил и…
– Излечил? – хмыкнул Бурцев. – В самом деле?
Отчего-то ему вспомнилась вонючая смесь для эликсира молодости. Если Мункыз и врачует чем-то подобным…
– Чему ты удивляешься, Василий-Вацлав? Я целитель, опытный лекарь.
Прозвучало это гордо.
– Ну да, конечно. Кстати, твоего Франсуа случайно не в голову ранили?
– В голову, – удивленно поднял седые брови Мункыз. – Но ты-то как узнал? Рана давно затянулась и сокрыта под волосами.
Бурцев усмехнулся. Такие раны волосами не шибко-то скроешь.
– Почему ты смеешься, Василий-Вацлав?
– Да так… Сарацин помогает госпитальеру – вот и смешно.
– Франсуа отважно сражался против немецких колдунов. Он друг, Василий-Вацлав.
Ну, что тут поделать? Не всегда везет с друзьями при первом знакомстве. Порой случаются недоразумения. Оставалось смотреть на случившееся философски. Бурцев постарался. Еще один взгляд на искореженные «шмайсеры». Потом – на снаряды. Хорошо, что друг Франсуа начал не с «шайтановых сосудов».
– Именно Франсуа, да будет тебе известно, открыл нам тайну подземелий, – продолжал Мункыз. – Он помогал поддерживать связь с воинами франкского каида Армана де Перигора. Он приносил нам вести от магистра красного креста…
Магистр красного креста?! А звучит! Правда, первая ассоциация – со «скорой помощью». Хотя храмовники-тамплиеры в самом деле носили красные кресты на белых одеждах.
– …И он же снабжал Армана информацией о планах германцев, – закончил алхимик.
– И, между прочим, не только Армана. – В освещенное пространство вступил Джеймс. Брави улыбался. – Здравствуй, благородный Франсуа де Крюе! Его Святейшество Григорий Девятый благодарен тебе за помощь.
– Его Святейшество? Благодарен? Ага! Так вот кто был информатором папского шпиона в Святой земле!
Иоаннит пригляделся. И куда только подевалась былая враждебность!
– Джезмонд?! Коман?!
– По-немецки, Франсуа, по-немецки, – попросил Джеймс. – Мой друг не знает французского.
Взгляд, брошенный на Бурцева, красноречиво говорил, о каком друге идет речь.
– Ви? – Франсуа повторил свой вопрос по-немецки. – Как? Как ты здесь очутился, Джезмонд? И почему… О, чудо! Это ведь чудо Господне, не так ли?! Ты прозрел?! Раньше у тебя не было одного глаза, а теперь…
– Не совсем так, Франсуа, – виновато развел руками брави. – Просто я снял с лица повязку.
– А под повязкой… Так ты прятал здоровый глаз?
– Извини. Конспирация.
– А-а-а… – разочарованно протянул Франсуа. – А я-то думал… Но погоди-ка…
Раненный в голову рыцарь нахмурился:
– Ты действительно посланец Святого Рима, а не дьявол в человеческом обличье?
– Какие нужны доказательства? – вздохнул Джеймс.
– А перекрестись!
– Пожалуйста. – Брави демонстративно осенил себя крестом. Раз и другой. И третий. – Ну? Теперь все в порядке?
