– Как вас зовут?
– Федотом Филиппычем кличут, – жизнерадостно отозвался собеседник. – Кантонистовы мы.
– Давно в армии?
– Да, почитай, четвертый десяток, – вздохнул фельдфебель. – Срочную отслужил, а домой так и не вернулся… Куда мне – кругом сирота, один как перст. Родителей еще мальцом схоронил… Царь-батюшка теперь мне за папашу, а армия – за мамашу. Вот, восьмую кампанию уже тяну. Его превосходительство, вот, попросили…
– Что попросили? – перебил его Александр, смутно о чем-то догадываясь, но ответа не получил.
Все вокруг вдруг наполнилось грохотом, озарилось красным, и офицер впервые после «посадки» различил в неверном освещении застывшие лица товарищей по вертолету.
«Неужели обстрел?..»
Услужливое воображение тут же нарисовало жуткую картину: крупнокалиберные пули пропарывают, как лист бумаги, тонкий дюраль борта, заставляя вспыхнуть сотни литров топлива, закачанного в вертолетные баки под завязку, взрыв рвет на части набитую людьми коробку, сплавляя в адском горниле воедино металл и трепещущую плоть…
– Началось, – толкнул локтем в бок окаменевшего поручика фельдфебель, и вибрирующий пол тут же качнулся вбок, повернулся, заставив внутренности скрутиться в болезненный узел, и с силой вдавился в подошвы. В крошечном иллюминаторе, как по заказу оказавшемся у самой Сашиной щеки, мелькнули далекие уже огни, слепо шарящие в темноте белесые щупальца прожекторов, и все пропало, будто заслоненное ширмой.
– Спаси, сохрани и помилуй меня, Господи, – услышал поручик чей-то едва различимый шепот и с изумлением узнал свой голос…
* * *
– Не задело, вашбродь? – Фельдфебель ужом подполз к скорчившемуся под скалой Саше.
– Нет, – оторвал тот голову от земли и попытался выглянуть из-за валуна, огромного, но кажущегося сейчас слишком маленьким: так и чудилось, что из-за камня торчат то плечо, то нога, и в следующий миг они станут мишенью для невидимого стрелка. – Все в порядке…
– Лежи! – рыкнул Филиппыч и могучей пятерней шлепнул поручика по каске, вынудив снова пригнуть голову.
Вовремя – пуля тут же с тупым звуком зарылась в каменное крошево у виска, хлестнув по щеке колючими песчинками.
– Глаза целы?
– Да…
– Зря вы, вашбродь, геройство-то проявляете, – попенял фельдфебель, скорчившись под боком у Бежецкого и отщелкивая магазин автомата, чтобы, не теряя ни секунды, начать пополнять его патронами. – Пуле-то оно все одно – офицер перед ней или солдат сиволапый. Крестик-то, оно, конечно, получите потом, да положат его на ваш ящик. Чего поперед батьки в пекло переть? Вот наберетесь опыта, пообстреляетесь – тогда и карты вам в руки…
– Прости, Филиппыч…
Саше было стыдно. До смерти стыдно за свою ребячливость и глупость. Забыл на миг в горячке боя, что пули вокруг свистят самые что ни на есть настоящие, а за камнями высотки, которую кровь из носу, как прокричал по рации капитан с вылетевшей из головы фамилией, надо взять, – вовсе не условный противник. Самый что ни на есть настоящий. Приникнувший сейчас к прицелам, хорошо, судя по всему, знающий местность и давно пристрелявший каждую кочку.
– Как там Семенов? – выдавил из себя поручик, стараясь не смотреть назад, туда, где метрах в пятидесяти вниз по склону изломанной куклой лежал солдат, выпрыгивавший из вертолета сразу перед ним, Сашей, молодой белобрысый парень, весельчак и балагур.
– Как-как… Никак, – вздохнул фельдфебель, защелкивая обратно магазин. – Ангелы, должно, светлые влекут его в чертоги небесные… Хороший был парень, упокой Господи его душу.
– Может, жив еще?
– Эка хватил… Нет, вашбродь, я-то уж смертушку повидал на своем веку. Живого от покойника давно за версту отличаю… Да не берите вы до сердца, Сан Палыч, – Бог дал, Бог взял. Все под ним ходим. Сегодня, вот, он, а завтра – я.
– Или я…
– А вот этого не надо! – рассердился вдруг Филиппыч. – Это мне, старику, о смерти думать надо, а вам – не резон. Долгая дорога у вас впереди. Еще в больших чинах походите. Помяните мое слово, барин, высоко залетите. Нам, грешным, не достать.
– Откуда ты знаешь?
– Да по глазам вижу. Когда у человека смертушка за плечами стоит – глаз у него не тот. Тоска в нем, что ли… А у вас, вашбродь, глаз чистый, светлый – жить вам еще да жить. Лет через двадцать вспомните меня, старика, да скажете: прав был Филиппыч, как в воду глядел. И не сомневайтесь: бабка у меня цыганкой была – все ведовство свое мне передала!
– Через двадцать лет мне за сорок будет, – вздохнул Саша.
– За сорок? Так это ж самая жисть! Мне вот…
Где-то басовито взревел двигатель, и оба, инстинктивно глянув вниз, увидели выворачивающую из-за отвесной скалы, почти перегораживающей ущелье, пыльно-бурую, со ржавыми подпалинами громаду танка.
– Быстро они, – удовлетворенно кивнул фельдфебель, вытащил из-за пазухи фляжку, сделал пару глотков и сунул прохладную влажную посудину офицеру. – Глотни, вашбродь, для храбрости – сейчас начнется.
– Что начнется? – Бежецкий автоматически принял из рук солдата сосуд, глотнул, ощутил жидкий огонь, катящийся по пищеводу, и просипел перехваченным вмиг горлом: – Что это за отрава?..
– Спирт, барин, – отнял фляжку солдат и рачительно спрятал обратно за пазуху. – Чистейший. Не приходилось, поди, пить? Извини – запить нечем. Ты, главное, за мной держись… – И снова по-змеиному заелозил на локтях куда-то вбок.
– А… – выдохнул Александр, чувствуя, как в голову врывается жаркая волна, вытесняющая все мысли, страхи, переживания, но тут снизу грохнуло, будто рухнула с огромной высоты неподъемная тяжесть, а земля ощутимо дрогнула.
Сразу же, без перерыва, вверху громыхнуло еще сильнее, на вершине высотки вспухло грязно-серое облако, и офицер только успел инстинктивно съежиться за своим ненадежным укрытием, как по земле вокруг, по камню, по плечам, по каске защелкали большие и маленькие камушки.
– Вот ни… – Большой, полметра, наверное, диаметром камень скатился сверху, ударился в «Сашин» валун, подскочил, перелетел через человека и огромными скачками понесся вниз, увлекая за собой свиту из щебенки.
– Впере-о-од!!! Зададим им жару! – услышал Александр знакомый голос. – Господа-бога-душу-мать…
И треск очередей, заглушаемый новыми и новыми разрывами.
«Вперед, трус! – подстегнул себя офицер. – Вот он – твой час…»
– Господи-и-и-и… – силой воли вырвал себя поручик из такого надежного, непоколебимого укрытия и бросил вверх по склону, вслед за горбатой от плотно набитого ранца спиной Филиппыча, палящего короткими очередями в центр бешено вращающегося пыльного монстра… – А-а-а-а!!!..
* * *
«Не поднимусь… Никогда не поднимусь…»
Ноги налиты свинцом, горло, кажется, изрыгает жидкий огонь… Камни, как живые, выворачиваются из-под подошв…
«Поднимешься! Поднимешься, слабак! Филиппыч, вон, вдвое старше тебя…»
Действительно, неутомимый фельдфебель карабкался по крутому склону на несколько метров впереди. А вот еще справа мелькнул силуэт кого-то из солдат… Еще один… А жилы вот-вот порвутся.
«Господа-бога…»
Саша умудрился ворваться на гребень высоты одновременно с «дядькой», совсем не думая, что из-за камней в грудь может ударить предательская очередь… И она ударила, но прошла чуть выше, а второй помешал он сам, разрядив автомат в чье-то бледное, перекошенное лицо. Разрядив буквально: автоматический карабин выплюнул три-четыре пули и затих.
«Я же не перезарядил…»
Но лезть в подсумок за новым магазином было поздно: слева уже лезло что-то живое, воющее, с выставленным вперед оружием. И Саша сделал единственное, что мог в подобном случае, – штыковой выпад голым стволом без штыка, увидел, как острый козырек противовскидывателя вспарывает грубую ткань на груди отшатнувшегося врага, его выкаченные из орбит глаза… Четкий, как на учениях, перехват и удар в это бледное лицо металлическим затыльником приклада, и брызги чужой горячей крови…
* * *
Все кончилось быстрее, чем описано здесь.
Зверь по имени поручик Бежецкий стоял посреди крохотного каменного пятачка, дико озираясь и поводя окровавленным стволом автомата из стороны в сторону, но все уже было кончено: солдаты, перемахнув через гребень, занимали позицию, походя, переворачивали пинками разбросанные вокруг тела, не находя живых.
Напряжение понемногу уходило из тела юноши, уступая место жуткой усталости, от которой тряслись все без исключения мышцы. Только теперь он ощутил соленый вкус во рту, резкую боль в языке и выплюнул на ладонь какой-то крошечный кровавый ошметок.
– Живы, вашбродь? – спросил его возникший рядом, как чертик из табакерки, Филиппыч. – Не зацепило ненароком?
– Я яжык шебе прикушил, – пожаловался по-детски поручик, демонстрируя на грязной ладони потерю. – И не жаметил…
– Язык? – расхохотался фельдфебель. – Ну, это семечки! До свадьбы, чаю, заживет! Я, помнится, в первую свою атаку штаны намочил! Такой вот конфуз случился! И по-малому, и по-большому. А вы-то как?
