Теперь надо в лавку Общества сходить за конвертом, и можно отправлять.
Поход в лавку за конвертом вылился в небольшой шопинг.
Помимо конверта я приобрел жестяную банку мармелада, такую же банку монпансье, коробку «Лучшего чаю от С. А. Спорова», душистого мыла и бутылочку[68] одеколона от фирмы «Чепелевецкий и Сыновья».
После этого услужливо-прилизанный Власий соблазнил меня «офицерскими шальварами с кожаными вставками на коленьях, аккурат как на меня сшитыми». Действительно удобно: на передней части снизу от голенищ к колену и выше вшит клин из коричневой кожи. По окопам ползать — самое то!
Еще я купил перчатки из тонкой кожи, тоже коричневого цвета. Дабы не чувствовать себя белой вороной среди коллег-офицеров: все они в боевой обстановке носили перчатки. Подобрав подходящие по размеру, померил — неплохо, но надо привыкнуть… Можно, конечно, пальцы на перчатках отрезать…
Но не стоит, пожалуй…
Не поймут-с…
Выйдя из гостеприимных дверей с вывеской «Военное экономическое общество. Отделение Московскаго 8-го гренадерскаго полка», я направил свои стопы к скорняку — заказать нормальный подсумок для автоматных магазинов. Решил заказать что-то вроде того, что носили немцы для магазинов «шмайссера» во Вторую мировую. А то ведь так и таскаю их в большом парусиновом подсумке для винтовочных обойм — жутко неудобно.
От скорняка, поразмыслив, двинулся к оружейнику — узнать, есть ли автоматные магазины. Все же три запасных — это маловато.
Магазинов у мастера как бы «не было», но, поторговавшись, за три рубля все-таки приобрел парочку «случайно завалявшихся».
В общем, считай, как в супермаркет сходил.
По возвращении я обнаружил у себя в комнате томящегося в ожидании Генриха.
— Добрый день!
— А! — обрадовался мой друг, вскакивая со стула. — Вот и ты!
— Я тоже очень рад тебя видеть! Какими судьбами?
— Есть достоверные сведения, что тебя представили к ордену! Совершенно случайно столкнулся у радиоузла с Шевяковым. Так вот он под большим секретом сообщил, что направил в штаб корпуса список на награждение, и твоя фамилия, друг мой, там фигурирует.
— Ух ты!
— За прорыв линии обороны, ночной бой и взятие Штрасбурга тебе теперь причитается «клюква»! Поздравляю, Саша!
— Не за что пока! Вот когда вручат, тогда и поздравишь, — поскромничал я.
«Клюквой» называли орден Святой Анны 4-й степени. Носить сей орденский знак полагалось на холодном оружии в виде красного темляка и красного Анненского креста на эфесе, за что награда и получила свое прозвище. Кроме того, на ободках эфеса гравировалась надпись «За храбрость».
Меня наградили! Приятная неожиданность!
— Я тебя полчаса ждал, чтобы сообщить эту новость, — возмутился Генрих. — А ты, я вижу, не рад?
— Что ты! Я рад до полной потери соображения. Просто растерялся немного…
— Ты — и растерялся? Ни за что не поверю! — Литус помахал в воздухе указательным пальцем. — Твой «triple Kazimirsky» вчера тебя хвалил как раз за находчивость, что для него совершенно нехарактерно!
— Это когда это?
— Когда ты скрылся, дабы похитить гитару! Так и сказал Ильину, что весьма тобой доволен, особенно твоей находчивостью и рассудительностью.
— Приятно, черт побери!
— Презрев скромность, я небескорыстно поинтересовался иными счастливчиками.
— И что же?
— Шевяков, как обычно, скорчил кислую мину, но потом смилостивился и сообщил, что меня представили к «Станиславу»[69] третьей степени!
— Поздравляю, Геня! — Я был искренне рад за друга. Кстати, для Литуса это была уже вторая награда. Почти год назад он тоже удостоился «клюквы».
Орденоносцы, однако…
Ближе к вечеру в городе объявились первые ласточки из штаба дивизии, а на следующее утро волна вестовых, адъютантов, прикомандированных и прочих, прочих, прочих просто захлестнула городок.
Мы с Казимирским, от греха, загнали всех наших подчиненных во двор нашей «квартиры», оставив только караулы у городских ворот.
— Чем меньше их попадется на глаза штабным крысам, тем меньше нам с вами хлопот, барон! — пояснил ротный после того, как мы вернулись из офицерской столовой, организованной при собрании. — Если вдруг кто-нибудь из их братии будет требовать от вас каких-либо срочных мер, ссылайтесь на меня. Я умею с ними разговаривать!
— Слушаюсь!
— Не спорьте с ними, просто изобразите из себя эдакого Митрофанушку. Глядишь, немного покричат да быстро отстанут.
В целом же пана ротного больше всего удручал тот факт, что в присутствии штаба дивизии резко ужесточится дисциплина. Ни выпить, ни погулять, ни даже в картишки перекинуться. А вот дрючить будут по поводу и без повода.
Теперь, наблюдая за улицей в окно, я сравнивал проявившееся суетное движение с нашествием на город полчища крыс, как в старой сказке…
Где бы теперь найти героя с дудочкой, который выведет их и утопит в море-окияне?
— Пополнение прибывает! — Зычный крик пронесся по узким средневековым улочкам Штрасбурга. Подобно петушиному «ку-ка-ре-ку», пробуждая городок из сонного оцепенения первых дней июня.
Я поднялся из резного деревянного кресла, в котором коротал время за чтением бессмертной классики — «Фауста» Гете в оригинале. Причем в редком «посмертном» издании 1832 года.
Книгу мне притащил неугомонный Савка, раздобывший сей раритет по случаю.
— Ваше благородие! Ваше благородие-э-э! — В дверь уже стучался вестовой командира роты рядовой Пафнутьев.
— Чего тебе?
— Господин поручик велел передать вам свое приказание: идти и принимать пополнение!
— Иду! Савка, ты где есть? Найди мне Лиходеева!
— Эге… — Кузьма Акимыч задумчиво обозревал топающих мимо нас солдат маршевого батальона, присланного нам для пополнения.
Мы расположились у моста, соединяющего берега реки Дрвецы, в ключевой точке, так сказать: мимо нас не пройдешь, дабы заранее оценить потенциальных сослуживцев.
— Воевамших-то совсем мало, — вздохнул фельдфебель, провожая взглядом ротные колонны. — Остальные все увальни деревенские да щеглы желторотые. Будет нам с ними потеха…
Действительно строй состоял в основном из пожилых степенных дядек и молодых обалдуев, таращившихся по сторонам, как дети в зоопарке. Кое-где мелькали лычки унтер-офицеров, но маловато для такой толпы.
Я насчитал четыре роты по двести человек под командованием поручика и двух прапоров.
