Левый берег реки у Коденя. Южнее Бреста
Взревев двигателем «Шкода», первый «38-t» качнул тоненьким 3,7-см стволом и с опаской вполз на дважды залатанный понтон.
Великий Восточный поход начался!
«Гот мин унс!»
Дубль третий.
За первым танком — второй…. и уже выстраивается очередь к переправе, как вдруг…
Ии-и-иРРР… Б-БАБАМ!
«Внимание, воздух, воздух!» — засуетились зенитчики… зашевелились стволы «флаков», метнулись вверх бинокли, лихорадочно задергались антенны непонятного устройства на горке, но на этот раз это были совсем не русские авионы…
Ии-и-иРРР… Б-БАБАМ, БАБАМ!!! Рванул двухснарядный залп.
Есть накрытие! И понеслась по тем же кочкам русская, она самая, на этот раз, очень-очень большая…
Пройдя Мухавец, корабли славной Пинской флотилии вырвались мимо Крепости в Буг…
Вот они идут — видите?
Детища киевской «Ленинской кузницы»: мониторы «Жемчужин», «Левачев», «Флягин» — достают врага из своих спаренных четырехдюймовок, а трофеи Освободительного похода, бывшие польские, а теперь советские: «Бобруйск», «Винница», «Витебск», «Житомир», «Смоленск» громят фашистов из 122-мм гаубиц…
На головном корабле — адмирал, на мостике, прикрытый от пуль и осколков только брезентовым отвесом… в великолепной черной форме, в фуражке с золотым шитьем…
— Флажок! Врубите громкую связь! В бой идти надо весело! — отчаянно скомандовал адмирал. — Замполит! Поставь песню! Хорошую, русскую!
Пластинка Апрелевского завода. Хор Александрова. Слова народные…[47]
«Наверх вы товарищи,
Все по местам,
Последний парад наступает…»
По кораблям стреляет все, что может стрелять, — зенитки, танковые пушки, минометы — а они, разя огнем и сталью, разносят в мелкую щепу последний понтонный парк 3-й танковой дивизии. Ну и по самой дивизии — от всей матросской души! Полундра!
«Не скажет ни камень, ни крест, где легли
Во славу мы русского флага…»
22 июня 1941 года. 09 часов 56 минут.
Стрелка Госпитального острова при впадении Мухавца в Буг
Прорываясь на Буг, корабли Флотилии последовательно проходили мимо острова и, давая лево руля, всаживали залп за залпом в тех островитян в фельдграу, которые имели неосторожность показаться морякам на глаза…
Причем стрелял не только главный калибр, но и зенитчики из 37-мм и 45-мм стволов, пулеметчики из ДШК и спаренных «максимов». Было весело.
Вякнувшая было батарея ПТО, которая так легко и просто расправилась с танкистами Элькина, была с особенным удовольствием сметена канонирами «Смоленска». Старый кораблик с молодецкой удалью просто забросал врага 122-мм осколочными гранатами в корпусах из хрупкого сталистого чугуна, дающих, как известно, замечательно большое число убойных осколков. Интересно, что сами пушки при этом особенно и не пострадали. В отличие от расчетов.
Проходя под Холмским мостом, корабли заваливали мачты, а сигнальщики прижимались животами к палубам мостиков, чтобы не снесло за борт.
Последним в кильватерном строю шла канонерская лодка «Верный». Сбавив ход до самого малого, она вылезла носом на берег, а чего не вылезти — осадка сорок сантиметров, и с борта хлынула на берег волна в синеющих сквозь расстегнутый ворот бушлатов тельняшках — 9-я Отдельная рота морской пехоты, иначе же «Черная смерть».
В проеме Холмских ворот у кольцевой казармы Фомин поправил на плече автомат ППД и совершенно спокойно сказал Гаврилову:
— Ну, мне пора…
— Отставить, ты мне нужен здесь, очень нужен! — безуспешно попытался остановить его Гаврилов.
— Я тебе не подчинен, майор… извини. Я вообще — с повышением аж на дивизии, и совсем в другом корпусе, забыл? А остаться, извини, не могу — коммунист я, понимаешь? Вот оно какое дело… — совершенно спокойно ответил Фролов.
— Погоди, Моисеич… — задержал его Гаврилов, схватив за запыленный, испачканный краснокирпичной пылью рукав. — Хотел тебя спросить… Ты домой к себе сбегал? Как там твои, уехали? Успели?
— Да, сбегал, спасибо, все хорошо! — мертвым голосом ответил Фролов.
Низкий холмик из битого кирпича во дворе ДНС № 5. В холмик воткнута палочка, в расщепе которой зажата фотография из семейного альбома. Августа и Юрочка, обнявшись, улыбаются…
Встав в проеме ворот, Фомин тихо и, как бы деловито, говорит:
— Коммунисты, вперед. Будем карать гадов!
И пошел, спокойным таким, уверенным шагом. Не оборачиваясь.
И за ним пошли: Мохнач, без нужды машущий своим пистолетом, комсомолка Клаша Никанорова с полевой сумкой, старый беспартийный солдат Кныш, в компании со своими абсолютно беспартийными «мужиками»…
Пошли. Не торопясь. С достоинством.
Коммунисты.
И так же спокойно, не кланяясь пулям, прошли весь остров насквозь.
Фомина убили уже на берегу — немецкий снайпер стрелял из-за канала…
«Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»
22 июня 1941 года. 10 часов 00 минут.
Штаб 4-й армии, лес вблизи Кобрина
Поступает директива от командующего Западным ОВО.
«Ввиду обозначившихся действий немцев поднять войска и действовать по-боевому. Павлов».
22 июня 1941 года.
10 часов 01 минута. Минск. Штаб Западного ОВО (Не Фронта!)
Командующий округом отправляет в Генеральный штаб РККА Боевое донесение № 004/оп: «Брест горит. К 6.30 22.06.41 данных о форсировании противником реки Западный Буг не было».[48]
«Как львы, дрались советские пограничники, принявшие на себя первый внезапный удар подлого врага. Бессмертной славой покрыли себя все советские воины. Они дрались — переходя в рукопашную, и только через мертвые их тела смог враг продвинуться на пядь вперед».
Л. П. Берия. Газета «Правда». Передовая статья. 24 июня 1941 года.Ретроспекция. Эспадо
Самое первое детское воспоминание Эрбернта Рожерио Араужо Адольфо Эспадо было такое — он сидит в огромном белом горячем облаке, глаза ему больно щиплет мыло…
А по спине его усердно трет теплая волхонка, и ласковый, нежный женский голос (принадлежащий, кстати, работнице шефствующего над детдомом Ивановского ордена Трудового Красного Знамени Камвольного комбината, «виноградовке»-ударнице Светлане Малкиной) с досадой произносит:
