– Джули-ана… – Патрик растягивал слова, и это напугало Джулиану куда сильней, нежели предполагаемый вопрос. – Кто… такая… эта… Пруденс?
Джулиана в ужасе отпрянула бы, если бы уже не упиралась в стену дрянного гостиничного номера. Мучимая стыдом, донельзя смущенная, она вспомнила, как сомнения овладели ею почти сразу после той дачи свидетельских показаний.
– Моя лондонская горничная очень дурно переносит путешествия, и отец приставил ко мне одну из служанок в Соммерсби. Пруденс прислуживала мне всю неделю… то есть не совсем служит в Соммерсби – она лишь надеялась тогда получить постоянное место. Кажется, ее наняли в Лидсе, чтобы обслуживать многочисленных гостей праздника.
– Стало быть, есть и вторая свидетельница? – Этот вопрос прозвучал словно щелчок затвора.
Джулиане вдруг пришла мысль – возможно, запоздалая, – что если бы Патрик год назад, в отцовском кабинете, имел возможность задать хоть часть этих вопросов, то сейчас их отношения были бы совершенно иными… если бы между ними вообще были какие-то отношения…
– Да. – Джулиана вздохнула, понимая, что открывшиеся детали подобны искрам, способным подпалить трут, который осветит всю ситуацию по-новому и позволит дознаться правды. – Но Пруденс считает тебя виновным.
– Тысяча чертей! – Кулак Патрика со всей силы врезался в стену в каких-нибудь дюймах от головы супруги, что испугало и его самого.
Кровь тяжело стучала у него в висках, пульсировали даже судорожно стиснутые кулаки. Это полнейший бред! Он разработал стратегию, он неукоснительно ей следует… и вот теперь весь хитроумный план Маккензи расползается по швам! Один неверный шаг – и Патрику конец!
– Тогда ты заверила всех в том, что единственная, кто все видел!
– Но меня не спрашивали, был ли там кто-то еще! – воскликнула Джулиана, вновь вскидывая упрямый подбородок. – Бедная Прю была насмерть перепугана. А со мной рядом как-никак был отец, и его положение в обществе служило мне защитой. Я думала, что оказываю ей добрую услугу… я думала, что она хорошо все разглядела!
Патрику мучительно захотелось ее задушить.
– Расскажи мне всю правду о том, что случилось в тот день. Не ту правду, которую ты сама себе придумала, а то, что поведала тебе твоя служанка. – Учитывая, что от этой служанки теперь всецело зависело, жить ему или умереть, мистер Чаннинг хотел знать все в мельчайших подробностях.
– Она описала… – Джулиана помялась. Нет, Патрику не было ее жаль. Припомнить все детали – это самое ничтожное из всего, что она могла сейчас сделать. – Прю видела мужчину в куртке такого же цвета, что и твоя, который нацелился из ружья в Эрика.
– Мужчину в коричневой твидовой охотничьей куртке?
Когда Джулиана понуро кивнула, из груди Патрика вырвалось рычание:
– Черт возьми, в то утро такие куртки были на доброй половине охотников! И твоя служанка даже не назвала моего имени?
– Ну, она же была новенькая и знала семью недостаточно хорошо, чтобы понять, кто есть кто… Но я слышала твой голос… как раз перед самым выстрелом. Ты о чем-то горячо спорил с братом, и вы явно ссорились…
Патрика вдруг как громом поразило. Он вспомнил ту ссору – всю, до мельчайших подробностей – и поблагодарил Бога, что Джулиана не расслышала всего. Эта ссора с братом была самой серьезной у них в жизни, они едва не подрались тогда, сжимая в руках заряженные ружья.
И причиной ссоры, черт подери, была именно она, Джулиана Бакстер!
– Допускаю, что я ссорился с братом. Допускаю даже, что был зол как черт. Но это был несчастный случай, Джулиана. Твоя служанка неверно истолковала увиденное. И я вовсе не целился в Эрика!
– Я тебе верю, Патрик. И не верю в то, что ты способен на такое, – особенно теперь, когда лучше знаю тебя! Но Пруденс так уверенно описывала все, что видела… а учитывая то, что видела и, главное, слышала я сама… ну, словом, я сочла, что вправе утверждать, будто ты… – Джулиана судорожно сглотнула и всхлипнула. – А когда я вновь увидела тебя в кабинете твоего отца, ты был весь в крови… и выглядел как убийца.
– На расстоянии двадцати футов – возможно, – ледяным тоном произнес Патрик. – Однако позволь тебя заверить: если бы нас разделяло тогда футов триста, картина увиделась бы тебе иной.
Джулиана беспомощно заломила руки в немой мольбе – те самые руки, что еще несколько минут назад ласкали его волосы. Нет, о возврате к нежностям сейчас и речи быть не могло! И Патрик принялся надевать рубашку.
– О, мне жаль, мне так жаль! – услышал он ее шепот. – Когда мы вернемся в Соммерсби, я все, все исправлю! И на суде скажу всю правду, всю до единого слова…
Патрика всего затрясло. Если Джулиана расскажет все в зале суда, для него это будет равносильно катастрофе!
– И ты, разумеется, поведаешь суду о втором свидетеле, который с легкостью затянет у меня на шее петлю? Господи, Джулиана! Я знаю, не в твоих привычках думать, прежде чем говорить, но послушай: если ты хочешь на самом деле мне помочь, то должна молчать об этом!
– Но… как я теперь могу об этом молчать? – Она всплеснула руками. – Ведь если я не скажу всей правды, тебя обвинят в убийстве. И это случится из-за меня!
Время словно замедлило бег. И Патрик понял – настало время и ему сказать всю правду.
– Твои показания в тот день не могут быть учтены судом, потому что ты не приносила клятвы. И на основании твоего свидетельства меня не могут осудить – по крайней мере, если ты не повторишь своих показаний. – Он помолчал, глядя ей прямо в глаза, и с ожесточением продолжил: – В Шотландии я пришел тебе на помощь, Джулиана, и женился, чтобы твоя репутация не была запятнана. Теперь мне нужна твоя помощь. И если ты действительно хочешь исправить то, что сделала, для этого есть иные средства…
Глаза Джулианы блестели от еле сдерживаемых слез:
– Я сделаю все!
Голос ее дрожал, она готова была разрыдаться.
Патрик шагнул к ней. В конце концов, ведь именно для этого он на ней и женился…
– Возможно, наш поспешный брак сгодится и еще для чего-то помимо спасения твоего доброго имени. – Ладонь Патрика коснулась ее щеки. – Тебя не могут принудить свидетельствовать против меня, Джулиана, если ты сама этого не пожелаешь. А принуждать к этому мою супругу суд не вправе.
Он утаил, что именно ради этого все, собственно, и затевалось…
Какое-то мгновение Патрику казалось, что в голове Джулианы все части этой головоломки вот-вот сложатся воедино и она поймет, что он не более чем заурядный пройдоха, но на ее личике все еще было написано чистосердечное раскаяние, и Патрик ощутил некоторое облегчение – она слишком терзается из-за собственного греха, чтобы распознать его подлость…
