— Ха, напугал! Да где же мы пистолеты возьмём?
— А это уже моё дело. Достану.
Нет, Рохля стреляться не хочет.
…— Лизанька, что же вы невеселы сегодня?
— Ах, Роман Григорьевич, у меня беда! Погода стоит чудная, хотели ехать кататься, а моя любимая Аделина захромала! Знахарь приходил, сказал, больше уж ей не скакать…
— Ну, что вы, Лизанька, не плачьте, я уверен, завтра же ваша Аделина будет здорова! — ведь глупость сказал, только чтобы утешить. Но назавтра кобыла чудесным образом выздоравливает, и весело скачет по парку в Сокольниках.
…— На вас лежит старинное мадьярское проклятие Мегсемизита, обычно с таким живут не более трёх часов, а вы уже несколько дней ходите как ни в чём… И оберегов на вас серьёзных нет… Поразительно! — маг ходит вокруг него кругами, любуется, как на заморскую диковину. — Удивительный случай! Откуда такая устойчивость?
Вот, значит, откуда! От беглой маменьки передалось!.. Или нет? Если допустить, что Ворон — морок, и слова его — ложь, так может, и воспоминания эти ложные, и не было ничего подобного на самом деле? Очень уж странно оказаться на старости лет ведьмаком! Жил себе жил, ничего не подозревая, и вдруг нате вам — ведьмак! Смех и грех! Эх, как бы наверное узнать? С Удальцевым, что ли, поговорить, он, вроде бы разбирается в колдовских делах? Интересно, он спит? Кажется, не спит…
…Он проснулся от толчка поезда и первым делом выглянул в окно — бежит за вагоном чёрная гончая, или отстала? Но за морозными разводами, изукрасившим стекло, ничего невозможно было разглядеть, лишь изредка мелькали, рассыпаясь ледяными искорками, огни полустанков.
— Тит Ардалионович, — тихо, чтобы не побеспокоить соседей, позвал Роман Григорьевич. — Вы спите?
— Не сплю! Опять случилось что-то? — встревожено прошептал тот в ответ.
— Всё спокойно пока. Но я хотел у вас спросить. Ваша нянька с Непрядвы, она что-нибудь рассказывала вам про ведьмаков?
Удальцев сел комочком, натянув на плечи плед. Не очень-то хотелось ему среди ночи говорить о ведьмаках. Но не признаваться же в том его высокоблагородию? Пожалуй, в придачу к обжоре, ещё и трусом сочтёт!
— Рассказывала многое. У них в соседнем селе жил урождённый ведьмак Пантелеймон, «страсть какой поганый, спасу от окаянного не было, и управы никакой», — он процитировал няньку дословно.
— Да? — отчего-то оживился Роман Григорьевич. — И что же он творил?
— Всяческие каверзы чинил, — Удальцев говорил как по писаному — слышал эту историю от няньки раз сто, наизусть выучил. — Посевы травил, тучи нагонял в покос да в жатву, бегал по селу то серым волком, то чёрным конём, то и вовсе коршуном лётал — народ пугал. Умел у человека глаза вынуть или зубы изо рта вытянуть, а назад отдавал не иначе, как за выкуп. Чужих коров выдаивал так, что вымя сохло, а как ополчились на него соседи, хотели с места сжить — привёз на телеге саму коровью смерть, да и выпустил гулять, едва всего стада не лишились, снова платить пришлось, чтоб изгнал. Притом, что денег, злом добытых, он не тратил вовсе, а обращал в печные уголья, и в огороде разбрасывал, а сам прозябал в бедности, жил в избе с худой крышей, ходил в таком рванье, что глядеть страшно, ел со свиньями и лучшей доли не хотел.
— Но зачем же он тогда безобразничал? — удивился Ивенский.
— Натура его зловредная того требует, иначе б не был ведьмаком! Они ведь, ведьмаки, иначе на божий мир смотрят, оттого у них даже отражение в глазах перевёрнутое! — именно такой вопрос он сам задавал няньке Агафье, и именно этими словами она него отвечала.
— Натура? — Роман Григорьевич опасливо прислушался к себе.
Нет! Не хотелось ему ни посевы травить, ни коров выдаивать, ни народ пугать, а уж прозябать в бедности и есть со свиньями — тем более. Ладно, с другой стороны зайдём.
— А каков был облик у того ведьмака, нянька говорила?
— Тоже поганый! — радостно доложил Удальцев. — Потому как если ведьмак наученный, и силу ему другой ведьмак, помирая, передал — такого от человека простого и не отличишь, пока чары творить не начнёт. Но если кто ведьмаком родился — такого сразу видно. Нет у него ни волос, ни бороды с усами, и ещё нет… ну, этого… — покраснел Тит Ардалионович.
— Да знаю, знаю, дальше!
— Зато есть хвост, маленький, будто поросячий, и четыре волоска на ём… На нём, в смысле. Другие ведьмаки хвост свой в под одёжей прячут от стыда, а Пантелеймон — тот нарочно сквозь прореху в портках выпускал, потому как вовсе был без совести! — победно закончил рассказ Удальцев.
И снова неладно! Что у Романа Григорьевича было, чего не было «под одёжей» — это нам уже известно. Волосы на голове тоже имелись, тёмно-русые, густые, он их красиво подстригал в цирюльне Емельянова. Хуже обстоял вопрос с усами и бородой: такие неказистые отрастали, что даже не имей он чина[26] — всё равно пришлось бы брить. Папенька уверял, что дело в возрасте, и с годами всё наладится. А если не в возрасте, а в природе ведьмачьей?… Что там Удальцев говорил об отражении в глазах? Попросить, чтобы посмотрел, что ли? Нет, неловко, да и ни к чему пока — вдруг испугается?
— А есть ли надёжный способ ведьмака распознать? Не всякий же позволит заглядывать себе в глаза, тем более в порты, а усы с бородой можно наклеить, да и мало ли на свете лысых? — вот как складно спросил!
— Как не быть? — закивал Тит Ардалионович. — Можно знахаря позвать — тот ведьмака в любом обличье распознает…
«Та-ак, — взял на заметка Ивенский, — сходим к знахарю!»
— … а если нет знахаря, или платить ему нечем — можно и без него обойтись. Надо на вечерней заре взять золу из семи печей, да чтобы он на неё босой ногой наступил. Если ведьмак — тотчас же себе голову разобьёт, и подыхать начнёт. Тут уж не зевай — хватай кол осиновый, вбивай ему прямо в глотку, иначе упырём встанет…
«Ну, нет, это нам не подходит!»
— …Или можно зарыть перед входом в храм бараньи копыта — ведьмак переступить не сможет.
«Тоже не годится. Люди скажут, и чего это его высокоблагородие, господин Ивенский, вздумали перед храмом землю копать? Неловко выйдет. Разве что Захару поручить? Так он всякого колдовства боится, как огня, ну его! Знахарем обойдёмся, благо, платить есть чем».
— Вот спасибо, Тит Ардалионович, просветили! Давайте-ка теперь спать, а то третью ночь колобродим.
Удальцев послушно лёг, но про себя подумал: «Да уж, заснуть бы теперь, после этаких-то «весёлых» разговоров! И откуда у Романа Григорьевича столько интереса к ведьмакам, что до утра не хотел с ними подождать?» Подумать подумал, а спросить не посмел, да и заснул вскорости под перестук колёс, ни о чём дурном не подозревая…
